Разумеется, Босс вынес Гатри строгое предупреждение и отвел его к врачу, который без всяких подсказок напугал пациента до полусмерти разговорами о вреде выпивки для сердца. На этом все могло бы закончиться, но два дня спустя мы давали «Юлия Цезаря», и Гатри решил не довольствоваться мастерским исполнением, а реабилитировать себя и выдать по-настоящему впечатляющую игру. Поэтому он ревел, стонал и пучил глаза, как делал, полагаю, в свои лучшие австралийские дни. На его самодовольное лицо между сценами было страшно смотреть. По правде говоря, он играл не так уж и ужасно, но все критики ополчились на него, и один из них заявил: «Гатри Бойд играл Брута – пучок голосовых связок, завернутый в тогу».

После этого на Гатри можно было ставить крест. Он был слегка подшофе с утра до вечера, а зачастую и не слегка. Боссу пришлось снять его и с роли Брута (также заменив на Ф. Ф.), но он не был бы Боссом, если бы вышвырнул его. Он дал Гатри пару небольших ролей – Монтано и Прорицателя – в «Отелло» и «Цезаре», оставив за ним все остальное. Мы с Джо Рубенсом, а порой и Реквик, должны были приглядывать за старым пьяницей и следить, чтобы он являлся в театр за полчаса до представления, по возможности не слишком надравшимся. Гатри часто играл Призрака или Дожа Венеции в обычной одежде, накинув поверх плащ или алую мантию, но все же играл. Сколько раз мы с Джо обходили половину местных баров, прежде чем отлавливали его! Порой Босс насмешливо зовет нас с Джо Рубенсом «американской частью» труппы, но все-таки он изрядно полагается на нас; я вовсе не против решать за него проблемы и всегда рад ему услужить.

Это как будто противоречит моим словам о том, что мы дошли до точки, когда пьесы играются гладко и актеров одолевает скука. Но именно так все и было. В театральной труппе всегда что-нибудь не слава богу, и это совершенно нормально; так самоанцы считают, что вечеринка удалась, только если кто-нибудь разбил тарелку, пролил напиток или пощупал не ту женщину.

Кроме того, избавившись от ролей Отелло и Брута, Гатри справлялся с задачей вполне неплохо. Играть небольшие роли и даже изображать Кента он мог сносно в любом состоянии. Короля Дункана, например, и Дожа из «Купца» легко представлять в пьяном виде: по бокам всегда стоят слуги, которые могут вести актера, если он шатается, и даже поддерживать его. Чем не эффектный драматичный штрих, подчеркивающий старческую немощь!

Гатри, неведомо как, все так же превосходно играл Призрака, и критики порой лестно о нем отзывались. По правде говоря, Сибил Джеймсон уверяла, что в нетрезвом виде он делает это лучше; возможно, так и было. Гатри продолжал толковать о трехдневной поездке в Вулвертон, но теперь в его словах ощущалось мрачное предчувствие, а не только предвкушение встречи и отцовская гордость.

Наконец эти три дня настали. Мы прибыли в Вулвертон вечером; в этот день представления не было. К изумлению большинства из нас, прежде всего Гатри, сын и дочь встретили отца на станции со своими супругами, всеми детьми, множеством свойственников и огромной толпой друзей. При виде его они разразились приветственными криками, такими слаженными, что я огляделся в поисках духового оркестра.

Позже я узнал, что Сибил Джеймсон, знавшая их, посылала им все статьи с лестными отзывами о Гатри; им не терпелось поскорее помириться и открыто хвастать родством со знаменитостью.

Увидев лица детей и внуков и осознав, что приветствия адресованы ему, старина Гатри густо покраснел и просиял словно солнце. Его окружили и увлекли, как триумфатора, на праздничный вечер.

* * *

На следующий день я узнал от Сибил, которая отправилась вместе с ними, что все прошло как нельзя лучше. Гатри пил как сапожник, но превосходно владел собой, и никто, кроме нее, ничего не заметил. Приятно было посмотреть на его горячее примирение со всеми присутствующими, включая совершенно незнакомых людей! Воинственный зять Гатри разозлился, узнав, что тот не будет играть Брута в третий вечер, и заявил, что Гилберт Ашер попросту завидует таланту тестя. Все было забыто и прощено. К нему в постель даже попытались уложить старуху Сибил – решили, что они любовники. Люди склонны приписывать актерам романтические связи. Все это было очень мило и, конечно, лестно для Гатри, а в некотором роде и для Сибил. И все же я подозреваю, что ночная гулянка после двух месяцев беспробудного и почти бесконтрольного пьянства – это худшее, что можно было сделать с проспиртованным телом и натруженным сердцем старика.

В тот первый вечер мы с Джо Рубенсом и Реквиком посетили вулвертонский театр, дабы убедиться, что декорации аккуратно сложены, а сундуки с костюмами благополучно прибыли и помещены на хранение. Джо – наш помощник режиссера, а еще он играет всяких дикарей и евреев вроде Калибана и Тубала. В молодости он был профессиональным боксером, и ему сломали нос. Когда-то я попробовал брать у него уроки бокса, полагая, что актеру полезно знать все, но на третьем уроке он аккуратно приложил меня кроссом справа. Сознание я не потерял, но еще часов шесть в ушах звенело и все плыло перед глазами. На этом я завязал с кулачным боем. Вообще-то, Джо – актер на разные амплуа, в частности он дублирует Босса в роли Макбета, Лира, Яго и, конечно, Шейлока, но свирепое лунообразное лицо мешает ему как следует развернуться, особенно если не предусмотрена борода. При этом он чертовски добродушен и в Штатах перед Рождеством нередко подрабатывает Санта-Клаусом в больших универмагах.

Старый театр «Монарх» напоминал пещеру. За кулисами начинался лабиринт крошечных грязных гримерных, была даже реквизиторская в форме буквы «L», слева от сцены. Ее пустые полки покрывал толстый слой пыли.

Судя по пожелтевшим листкам, приколотым к доске объявлений за кулисами, в «Монархе» больше года не давали представлений. Я сорвал старые объявления и заменил их на простой листок с надписью черным карандашом: «ГАМЛЕТ: СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ В 20:30».

Тут я заметил в холодном неверном свете рабочих ламп пару крошечных черных теней, которые слетали с колосников и носились широкими кругами, в том числе по залу, поскольку занавес был поднят. «Летучие мыши», – сообразил я, вздрогнув. «Монарх» и вправду напоминал покойницкую. Я подумал, что летучие мыши украсят собой «Макбета», но не «Венецианского купца», а в «Гамлете» от них не будет ни проку, ни вреда, если только они не начнут пикировать стаями, словно ночные истребители; хорошо бы показывать их только в сценах с Призраком.

Я уверен, что Босс решил дать «Гамлета» в первый вулвертонский вечер, чтобы Гатри мог блеснуть в городе своих детей.

Билли Симпсон втиснул реквизиторский стол прямо перед унылой L-образной каморкой и жизнерадостно заметил:

– Не театр, а дом с привидениями. Держу пари, девчонки найдут здесь пару редких призраков, если поработают с доской.

Вряд ли он тогда сознавал, насколько близок к истине.

– Брюс! – окликнул меня Джо Рубенс. – Надо бы купить и поставить пару ловушек для крыс. В сукне кто-то шуршит.

Когда я вошел в «Монарх» на следующий вечер, задолго до начала представления, через скрипучую толстую металлическую дверь служебного входа, внутри уже подмели и прибрались. С натянутым половиком и декорациями «Гамлета» все выглядело довольно прилично, хотя занавес еще не опустился, и я в полном одиночестве смотрел на едва освещенный зал, закругленные ряды пустых кресел и тусклые зеленые огни над каждым из двух выходов.