на страже бдительные часовые, не позволявшие ни одному отважному искателю приключений или шпиону проскользнуть на горные плато, где в прекрасном уединении процветали города Кошмарии.

Как же Офал Д’Нит Флатрок тосковал по дому! И тем не менее он прекрасно понимал, что на нем лежало бремя ответственности, да и к тому же на родине никто его особо не любил.

Вздохнув, Офал пошел дальше, пробираясь в тени переулков и узких улочек, вдоль извилистых вонючих сточных канав, где компанию ему составляли лишь местные крысы, черви-килаптры и трехглазые змейки-дротики. Он старался избегать только змеек-дротиков, которые обычно пытались гнездиться в щелях и складках плоти, каковые могли иметься на теле. Несмотря на все свои эксцентричные черты, Офал был рад, что тучность не относится к их числу. Если хорошенько подумать, он не помнил, когда в последний раз встречал жителя Фаррога, страдающего избыточным весом. По большей части, судя по тому, что он мог видеть из высоких узких окон посольской башни, все кишащие внизу человеческие фигурки в той или иной степени страдали от истощения. Так что оставалось тайной, где же устраивают себе гнезда змейки-дротики.

Вопрос этот не переставал его занимать. Пожалуй, данная проблема заслуживала более тщательного изучения: возможно, хватило бы материала на трактат или, по крайней мере, монографию. Но тут требовалось располагать свободным временем – а на это, учитывая обстоятельства, в ближайшем будущем рассчитывать не стоило.

Новый, воинственный и совершенно безрассудный король Фаррога даже не пытался скрывать своих корыстных стремлений, и сие никак нельзя было оставить без ответа. Посол Кошмарии шел этой ночью в королевский дворец, чтобы вручить ноту об официальном объявлении войны между Кошмарией и Фаррогом.

Так что с исследованием мест гнездования трехглазых змеек-дротиков, увы, придется подождать.

Пробираясь по колено в вонючих отбросах вдоль сточной канавы, Офал увидел слева от себя бегущего по узкой дорожке котенка. Выбросив руку, он схватил чешуйчатыми пальцами маленькое тельце. Котенок пискнул, но писк его тут же оборвался: посол быстро сломал ему шею и, выдвинув из суставов нижнюю челюсть, начал заталкивать изуродованный пушистый трупик в рот.

Позади него на безопасном расстоянии скользил целый ковер из змеек-дротиков, как будто охваченных неким подобием религиозного экстаза.

– Давай! – прошипела Плакса Хват, яростно глядя на Лурму Спилибус, которая хмуро уставилась на нее в ответ.

Все они прижались к стене возле зияющей дыры бокового входа. Булыжники позади Мортари и Ле Грутта были измазаны кровью, а Симонденалиан Никсос стащил тонкий кожаный мокасин и перевернул его, давая крови стечь. Барунко только что врезал кулаком по своей собственной тени, приняв ее за стражника, и сломал костяшки двух пальцев о стену.

– Но мы еще даже не внутри! – возразила Лурма.

– Войти – всегда самое сложное, – ответила Плакса. – Мы это сделали, а теперь некоторым требуется лечение. Ле Грутт не может идти, а Мортари… у Мортари, похоже, не все дома.

– Никто из них не был похож на меня, – произнес Мортари, склонив набок распухшую голову. – Что бы кто ни говорил. – Он слизнул сочащуюся из носа жидкость. – К тому же я всю неделю пил, а у нее были такие симпатичные ушки.

– Лурма, доставай уже свое снадобье.

Ворча, Лурма, известная многим как Щипачка, пошарила в своей сумке и извлекла золоченый флакон.

– Вообще-то, он у меня один-единственный, – пояснила она. – На самый крайний случай. А нам предстоит пробраться в королевский дворец, кишащий демонами и кто знает, чем еще. Говорю тебе, Плакса, это не самая лучшая идея.

– Давай сюда.

Лурма протянула подруге флакон. Нижняя губа ее обиженно дрожала. Какое-то время их руки не могли встретиться – флакон метался из стороны в сторону.

– Да бери же!

– Пытаюсь! Стой спокойно!

Завладев наконец флаконом, Плакса присела рядом с Ле Груттом.

– Хватит одного глотка, – сказала она. – Мощнейшее средство.

– Само собой, – фыркнула Лурма. – У Щипачки все только самое лучшее. А теперь пропадет впустую.

– У него дыра в ноге, Лурма, – возразила Плакса, – через которую твоя рука пролезет.

– Лично я видала и хуже, – парировала Лурма, скрестив руки. – С такой царапиной я могла бы полдня бегать.

Ле Грутт проглотил свою порцию и, вздохнув, снова лег.

Плакса повернулась к Мортари:

– Теперь ты, Мортари.

– Она выла у меня под окном не знаю сколько ночей.

– Не сомневаюсь. Вот, выпей. Один глоток!

Мортари сделал глоток и вернул флакон.

– Пика воткнулась мне в плечо, – сказал он. – Плохо! – Он нахмурился. – И моя голова… что с моей головой? Мама всегда говорила: «Не буди спящую собаку», но разве я ее слушал? А надо было. Щенки вовсе не были на меня похожи, нисколько.

– Раны зажили, но мозги все равно набекрень, – проворчал Ле Грутт.

– Не так уж и плохо, когда мозги набекрень, – моргая, объявил Мортари. – У нее потом был такой дикий взгляд, что меня аж в дрожь кинуло. Так уж это заведено: сперва сделаешь, а потом жалеешь. В любом случае она, после того как родила щенков, страшно опустилась – понимаете, о чем я? Сиськи болтаются и все такое. Но я был все еще молод. У меня было будущее!

Плакса отдала флакон Лурме.

– Вот видишь, – сказала она, – еще кое-что осталось.

– Эй, – прошипел Симон Нож, – а я?

– Не так уж и много крови вылилось из твоего мокасина, – ответила Плакса. – Переживешь.

– Но я же боец на ножах! Мне нужны быстрые ноги, чтобы танцевать, уворачиваться, скользить и раскачиваться, подобно смертоносной тени, сверкая клинками в лунном свете…

– Да ты просто швыряешь эту свою хрень и бежишь, – пробормотала Лурма. – Каждый раз.

Симон развернулся к ней:

– В каком смысле?

Плакса Хват, известная многим как Прикрытчица, подняла руки:

– Хватит ссориться! Ле Грутт, ты готов?

– Готов, угу. У меня глаза как у кошки. Хватаюсь руками и упираюсь ногами. – Он достал из сумки моток веревки и, увидев, как нахмурилась Плакса, пояснил: – Там могут быть ловушки.

– Ловушки? Это не какая-то гробница яггутов, Ле Грутт, а всего лишь долбаный дворец.

Лицо Ле Грутта приобрело упрямое выражение.

– Я никуда не хожу без веревки. И без своего воскового шара. И без плаща-невидимки…

– Чего-чего? – усмехнулся Симон. – Ах, ты про свое пыльное пончо. Ну да, извини.

– Пыль, угу, – проворчал Ле Грутт. – Помогает сливаться со стенами и все такое.

– Давай, пошел, – поторопила Плакса. – Затем ты, Симон, за тобой Мортари, дальше Лурма, а потом я. Барунко идет последним.

– Последним, – повторил Барунко. – Ура!

Пол испещряли выгравированные пентаграммы всевозможных размеров, среди которых извивалась лишь узкая дорожка. Эмансипор остановился в дверях, облизывая казавшиеся невероятно сухими губы еще более сухим языком. Дыхание