≫ Злая ты, Полька. Я вот может искренне надеялся, что кот оценит мой вклад в его сытую домашнюю жизнь и будет мне очень благодарен.

Я что-то отвечала ему, порой невпопад и не особенно вдумываясь в смысл сообщений, а иногда ловила себя на мысли, что начинаю срываться в необъяснимую агрессию. Точнее, объяснение-то у неё было, вот только мне оно категорически не нравилось.

Потому что я категорически запрещала себе думать обо всех этих типичных проблемах в стиле «О Господи, мы уже три раза целовались, а он до сих пор не признался мне в любви!», несмотря на то, что мы уже целовались, и обнимались, и даже трахались (а назвать то, что мы вытворяли перед моим отъездом, «занятием любовью» у меня и мысленно не получалось). Возможно, это было слишком опрометчиво с моей стороны: уверенно повторять, что иногда достаточно просто симпатии, чтобы быть друг с другом.

Ведь в целом, что такое любовь? Это уверенность в своём выборе, доверие, взаимопонимание и уважение, это признание ценности близкого человека как личности и его ценности для себя. Это чувство, которое пробивается на свет маленьким и хрупким ростком влюблённости и может окрепнуть и разрастись до огромного, массивного, поражающего своим могуществом дерева, а может зачахнуть от первого же холодного ветра.

Настоящей любви нужно время. Любовь требует работы над собой, признания своих ошибок и умения прощать ошибки чужие. Она может забирать даже больше, чем давать, и с этим тоже придётся смириться.

Любовь нужно заслужить. Любить ещё нужно научиться.

Вот только эта тщательно продуманная и выдуманная мной мантра переставала работать, как только мы с Максимом оказывались вместе. И неизменно возникал момент, когда он прижимал меня к себе, и лёгкие мои заполнялись до отказа его запахом, а его пальцы жгли случайным прикосновением шею и зарывались в волосы, губы трогательно прислонялись к моей щеке. Случался взрыв, и внутри у меня рождались новые галактики с миллионами мерцающих перед прикрытыми глазами звёзд.

И мне хотелось шептать, говорить, кричать своё люблю, пока не сорвётся голос, пока не закончится воздух, пока не выжжет меня изнутри вскипающая лавой кровь.

Люблю, люблю, люблю.

«Кому нужна твоя любовь, Полина?» — ехидно повторяла я про себя, вспоминая, как начинались наши отношения. Как яростно мы ругались, упрямо противостояли друг другу и до последнего не желали отступать. Наверное, оттуда всё и пошло: мы слишком заигрались в войнушку, слишком много времени и сил потратили в этом противостоянии, чтобы просто разойтись ни с чем.

Раздражение переросло в интерес, интерес — во взаимную симпатию. И это ведь прекрасно.

Мы нравимся друг другу, нам приятно проводить друг с другом время, нам весело и уютно вместе. Разве этого не достаточно? Разве не так я представляла себе свои первые отношения, не такие картинки лёгкого, беззаботного счастья рисовала в собственном воображении?

«Кому нужна твоя любовь, Полина?» — вторило противное эхо в моей голове, пока я снова уговаривала себя, что все эти высокие чувства, облекаемые в красивые слова в самый не подходящий для этого момент, только всё усложняют. А я ведь не хотела усложнять. Не хотела делать из наших отношений что-то возвышенное и вечное.

Только почему же тогда мне так обидно, тяжело и больно?

Не то чтобы я не верила в искренность Иванова. Нет, после проведённой вместе недели мне больше не казалось, что всё это может быть лишь частью какой-то игры, жестокого пари или обычным любопытством с его стороны. Но и осознание того, насколько мы разные по характеру, мировоззрению, даже социальному статусу — тоже пришло и теперь давило на меня огромной каменной плитой.

Можно сколько угодно плавать в розовых грёзах собственной влюблённости и надеяться на чудо, но мы ведь всё равно не сможем быть вместе долго и счастливо. Не вынесем, не вытерпим, не поймём друг друга. И лучше не привязываться, не топить своё сердце в том источнике блаженства, который иссохнет если не через месяц, то через год.

Мне хотелось бы абстрагироваться от собственных чувств, не придавать значения тому, как ноет от тоски всё моё естество, пока нам приходится держаться на расстоянии. Но вот незадача — не получалось. Я впадала, а зависимость, я влюблялась сильнее и сильнее, я привыкала к нему с каждой секундой, пока всё ещё могла считать его своим, а себя — его. И это было ужасно. Это было падением в пропасть, из которой мне не удастся выкарабкаться самостоятельно.

***

Первый учебный день представлялся мне ярким и солнечным, с радостно поющими на ветвях птицами, улыбками случайно встреченных прохожих и ощущением безграничного счастья от чувства наконец-то вновь обретённой свободы перемещения, пусть даже снятие домашнего ареста распространялось пока что исключительно на походы до гимназии и обратно.

Наверное, витая в мечтах, стоило всё же учесть хотя бы время года. Вместо тёплых солнечных лучей меня встретила утренняя мгла, усугублявшаяся почти потухнувшим старым фонарём у подъезда и жестоко хлестнувшая по щекам кусачим январским морозом. Вместо пронзительного щебета и пения — гул машин находящегося неподалёку шоссе, на котором ещё не успела собраться стандартная предрабочая пробка. А вот вместо сомнительных улыбок незнакомых людей меня ждало напряжённое, обеспокоенное и немного суровое выражение лица стоящего рядом с подъездом Иванова.

Я не кинулась ему на шею, чтобы задушить в своих объятиях, и не завизжала от радости, неожиданно настолько сильной, что меня по-настоящему парализовало от какого-то нездорового восторга, вызванного одним лишь его присутствием в паре шагов от меня.

Нет, я сильная и стойкая девочка, которая просто позволила ему самому смять талию пальцами настолько цепкими, что чувствовались клеймом на коже даже сквозь куртку и школьную форму, смять шапку под ладонью, юркнувшей на мой затылок и бесстыдно трепавшей тщательно заплетённую косу, смять мои губы поцелуем резким и требовательным, ещё чуть больше напора — и болезненным.

— Как же я соскучился, Поль. Ты себе даже не представляешь, — выдохнул он скомкано прямо в мой рот, словно сам не мог решить, что сейчас необходимо сильнее: высказать всё накипевшее-наболевшее или целовать меня снова и снова, так что от недостатка воздуха уже начинала кружиться голова.

— Очень даже представляю, — еле успела ввернуть я, воспользовавшись только парой секунд замешательства, пока он прервался, чтобы заботливо натянуть мне на уши почти свалившуюся с головы шапку.

Кажется, я собиралась сказать что-то ещё. Точно хотела — потому что успела разок неопределённо булькнуть какое-то жалкое подобие на слово, прежде чем мои губы и язык оказались снова захвачены и заняты чем-то более приятным и, пожалуй, более полезным, чем разговоры.

Вообще-то мы вот об этом всём не договаривались. И встретиться должны были только в гимназии — в одном из соседних дворов меня уже через пару минут будет ждать Рита, — но оторваться и поспешить на запланированную встречу с подругой я не могла. Ну как от него вообще можно уйти, когда мы не виделись уже целую вечность? И поцелуи такие тёплые и влажные, а движения ледяных пальцев, костяшками поглаживающих меня по щеке, разносили удары тока, долетающие прямиком до сердца. Всё настолько родное и одновременно с тем будоражаще-новое, что я собственные мысли, эмоции и даже мышцы собрать не могла, растекаясь перед ним источающим счастье густым киселем.