— У меня сейчас телефон сядет, три процента оставалось, — как бы Поля не пыталась бодриться, сдавленный шмыг носом он всё равно услышал.

— Поль, давай я приеду прямо сейчас, а?

— Лучше найди этого мудака, — замявшись ненадолго, решила она, — если вдруг тест будет положительным…

— Я понял. Если это понадобится, я притащу его за шкирку, даже не сомневайся, Поль. Ставь телефон на зарядку и, пожалуйста, только не пропадай из сети, иначе я рехнусь и на этот раз точно заявлюсь прямиком к тебе домой.

— Я не пропаду, Максим. Обещаю, — она замолкла и долго собиралась с силами, прежде чем всё же прошептать в трубку: — Мне очень страшно.

— Я сделаю всё, что смогу. Всё будет… — разговор резко оборвался, и равнодушный женский голос сообщил, что абонент теперь вне зоны доступа сети.

Максим чертыхнулся и со злости чуть не швырнул свой телефон в ближайшую стену. На самом деле ему тоже было очень страшно. Его воображение вовсю рисовало только самые худшие варианты дальнейшего развития ситуации, и они выглядели беспросветным кошмаром, куда они дружно нырнули после сказочно-волшебных праздников. В мыслях промелькнуло, что лучше бы Славе оказаться при смерти и с отшибленной памятью, как в слезливой мелодраме, иначе он просто свернёт ему шею при встрече.

А спустя некоторое время Иванов нервно кусал внутреннюю сторону щеки, сам не замечал, как начинал выдирать у себя волосы, и очень жалел о ходе недавних мыслей. Телефон Славы был выключен, ни в одном чате или социальной сети он не появлялся с вечера того самого тридцатого числа, и, как назло, номер телефона его матери будто испарился из списка контактов, хотя Максим был уверен, что точно сохранял его.

Да и фотографии в обнимку со Светкой сделаны были ещё в первых числах сентября, на общем сборе класса в одном из кафе в честь начала учебного года, о чём он не преминул тут же сообщить Полине. Как и о своём намерении отправиться к Славе домой немедленно, однако послушал её здравые рассуждения и решил подождать хотя бы до рассвета.

Намотав с десяток километров быстрым шагом по району, где жил Чанухин, и не выдержав томительного ожидания, ровно в шесть ноль пять утра Максим позвонил в дверь его квартиры, заранее приготовившись выслушивать возмущения по поводу своего бесцеремонно раннего визита. Как он успел убедиться, окна в его квартире не горели, а значит, его мать спокойно спала и причин для паники не было.

Однако спустя три рваных, настойчиво-противных писка звонка, дверь ему открыла растрёпанная и растерянная после сна тётя Мила, мама Славы. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга: Максим — смущённо, пытаясь придумать какое-нибудь объяснение своему приходу, а она — с удивлением, быстро сменившимся настороженностью.

— Максим, что-то случилось? — она плотнее закуталась в наброшенную на плечи шерстяную кофту и воровато оглянулась назад, вглубь квартиры, откуда доносились шаги, хорошо слышимые в утренней тишине.

За её спиной возник высокий худощавый мужчина с залысиной на коротких тёмных волосах, отчего-то показавшийся Иванову смутно знакомым. Тот нахмурился при виде смущённо мнущегося на пороге парня и тихо спросил:

— Мил, что тут происходит?

— Лёш, это Максим, друг Влада, — пояснила она, в то время как Максим чуть челюсть на пол не уронил, быстро сообразив, откуда ему знакомо лицо мужчины. Отца Славы он прежде видел только раз, издалека на улице, но сопоставить его имя и определённую внешнюю схожесть между ними не составило труда.

— А где Слава? — наконец спросил Максим, когда вся разворачивающаяся на лестничной площадке сцена стала напоминать какой-то абсурд.

— Он разве не с тобой? — ошарашено спросила тётя Мила, бросив быстрый и отчего-то виноватый взгляд в сторону сурово поджавшего губы мужчины. — Он ушёл вчера днём, сказал, поедет к тебе.

Из подъезда Максим вышел только через полчаса. Устало опустился на покрытую коркой льда скамейку, потёр ладонями лицо, пытаясь собраться с мыслями и унять страх, скрипучими шестерёнками прокручивающийся внутри живота. Ситуация оказалась ещё более паршивой, чем он предполагал: телефон Слава давно разбил, швырнув в стену в ходе разразившегося в доме скандала, поэтому не оставалось ни единого шанса узнать, где он может находиться вот уже почти сутки.

Что делать дальше, он понятия не имел. Заявление в полицию ещё не примут. Знакомый матери Чанухина, работающий на скорой, обещал через час выяснить, не поступал ли кто-нибудь похожий в больницы. И единственное, что ему оставалось, — это напряжённо думать, куда мог пойти Слава, если не к нему?

А ведь понятно, куда.

— Поль, Рита всё ещё у тебя? — без лишних церемоний спросил Максим, только услышав заветное тихое «да».

— Нет, она ушла минут пять назад. Всё обошлось, Максим. Я так боялась, что…

— Поль, через сколько она доберётся до дома? — он перебил её на полуслове, подскочив со скамейки от внезапно возникшей догадки и снова расхаживая из стороны в сторону, вытаптывая плотную дорожку в рыхлом снеге. — Слава пропал.

— Как пропал? — ошарашено переспросила она севшим голосом.

— У него там в семье… Отец пришёл к ним жить, а у них со Славой всегда были очень натянутые отношения. Они сильно поругались, он разбил телефон ещё перед Новым годом, а вчера ушёл из дома, но ко мне так и не приехал. Если он не у Риты, то я понятия не имею, где его искать. Ты должна сказать ей обо всём этом, ладно?

— Я… да, я поняла, — испуганно лепетала Полина, и он как наяву представил себе, как в этот самый момент она нервно закусывает пухлую нижнюю губу и растерянно мечется взглядом вокруг. Такая маленькая и беззащитная, что хочется сграбастать её целиком и прижать к себе так крепко, чтобы вдохнуть нормально не могла.

Не так должен был проходить этот день. И вообще их каникулы должны были закончиться не так и начаться на совсем другой ноте.

Пока он брёл в сторону дома Риты, глубокими глотками вдыхая ледяной воздух, который должен бы заморозить жгущую огоньком тревогу в груди, никак не мог избавиться от ощущения, что совершил ошибку. Много, очень много ошибок. Каждый день он жалел, что сдуру решил подыграть Полине тогда, в кафе, увидев, как она испугалась и замешкалась при виде своего одноклассника. И ведь не хотел же. И надеялся, что она сама даст задний ход, а в итоге они оба угодили в эту нелепую ловушку.

Необходимость скрываться сначала воспринималась им как какое-то забавное приключение, всплеск адреналина, когда их могли в любой момент застукать за поцелуями. Это было ярко, живо, непривычно и, как он тогда заверил себя, недолговечно.

Ну, подумаешь, день. Да пусть даже два. После того, как он пригласил её домой и даже по счастливой случайности смог познакомить с матерью, Полли должна была убедиться в серьёзности его намерений и перестать бояться того, что происходит между ними.

Вот только этого не случилось. И его терзало желанием взять её за плечи, легонько тряхнуть и спросить, что не так. Почему ей хватило решимости приехать к нему, отдаться, даже принять те моменты его прошлого и настоящего, которых он сам так отчаянно стыдился, но при этом она упрямо продолжала скрывать его от родителей, как прокажённого?