кое вздымает волну высотой в полсотни человечьих ростов, такую, что сокрушает хребет даже самого большого корабля. «Внемли и будь начеку», – сказал мне накануне ночью квартирмейстер в гостевом доме. «Шести лун не прошло, как три корабля с рабами, что шли на Веме-Вуту, доверились по недомыслию звездочету и отплыли под предгрозовым небом. Три корабля, семьдесят человек моряков и четыре сотни рабов – все сгинули без следа на том самом течении, к которому держим путь мы».

Мы отчаливаем из порта Квакубиоко на корабле, который люди Юга называют «багла», люди Севера – «ганджа», но большинство называют их просто доу. Порт Квакубиоко расположен на юго-западном мысе принципата Лиш. Вот он, стало быть, Лиш, растущий из моря, но сам больше чем два иных королевства, сросшихся воедино. Давным-давно люди из далеких земель встретились, повели торговлю, стали жить и совокупляться с женщинами Лиша, произведя свой собственный народ, совсем не похожий на людей ни Севера, ни Юга. Народ с губами толстыми, но розовыми, кожей как кожура тамаринда, волосами курчавыми, но мягкими, и с тонкими ресницами. Народ, что строит свое обитание вокруг моря, так что некоторые из них дышат как рыбы. Я сама видела это. Вот уже пять дней, как мы в море, а их запах все еще преследует нас.

Вот как я добиралась до Лиша. Я шла от Кровавого Болота, до этого из безымянного леса, отделяемого от Увакадишу рекой, а до этого из места, которого лучше б и вовсе не знать. Но большей частью я шла низовьем реки Убанга, где она впадает в Кеджере. На подходе к лесу я имела облик людей, с которыми передвигалась – бинтуинов, кочевого племени лошадников и верблюжатников, что расселяются на местности, объедая ее дочиста, а там переходят на следующую и делают то же самое. Если Песчаное море своего рода чума, то это ее разносчики, подобные саранче.

Но я скрывалась под прикрытием их несметного множества и пурпурно-синих одежд, которые закрывают всё, помимо глаз. С бинтуинами я не была ни мужчиной, ни женщиной, потому как полов всего два, а бинтуинов без счета. Это означает, что я сходила за одного из них без помощи магии.

Злые силы принуждали меня двигаться вместе с этим племенем, но прятаться в их сонмище вечно я не могла. Когда они разбивали становище у входа на Кровавое Болото, я от них оторвалась и направилась на юг. Этим местам впору гордиться обманчивостью своего названия, ибо Кровавое Болото – единственное место в королевстве Севера, где нет зла, пагубы или недоброжелательства. Даже речные матери, толстые и круглые, с лысой головой и бессловесные, подходят к вам только затем, чтобы поцеловать в знак приветствия, а не утащить на дно. Но и на Кровавом Болоте я задерживаться не могла – я не могла оставаться нигде. Так я продиралась сквозь заросли, переправлялась через речную глубь, бежала по бушу, прыгала и карабкалась на кручи, покуда не достигла оконечности болотистого края, он же край Северных земель. Там в челноке сидел человек, словно ждавший меня там всю ночь. Тот человек назвал такую высокую цену, что я с ходу выбросила его из собственной лодки, сев на весла сама, и отправилась вдоль берегового изгиба Южных земель, и так выбралась к морю.

Лиш.

Сюда я, однако, добираюсь слишком поздно: у причала стоит всего один корабль, а на горизонте ни одного. Причем корабль этот невольничий – подтверждением тому обширная нижняя палуба. В свете факелов кажется, что он не ровен час затонет. Кто бы ни шел по моим следам, он меня настигнет, пока я буду болтаться здесь. А на этот раз мне на пятки наседает кто-то более искусный, чем те, что были до этого.

В гостевом доме я нахожу не капитана, а повара, растянувшегося в темном углу комнаты. По его словам, за хорошие деньги его капитану всё равно, кто или что с ним поплывет.

– Я ищу проход в земли Юга. Причина неведома никому, кроме меня. Мне известно, что через два дня этот корабль отплывает на Юг.

– Мы и так на юге, – говорит повар.

– На юг вокруг рога, а оттуда на запад. В Омороро.

– Ого! Ты толкаешь нас на прямое нарушение закона. Хочешь, чтобы мы плыли во враждебные земли? На нашем корабле нет южной метки.

– У меня есть подорожная маска Омороро, – говорю я и достаю слепок в виде маски, с ладонь величиной: вокруг глаз и носа белые линии, а на месте рта крестик. Маска, дающая владельцу свободный заход в страну ее выдачи, если на внутренней стороне проставлены четыре золотые точки.

– Кроме того, вы плаваете под цветами Лиша, а нейтральным судам отметка не нужна.

– Мы выходим только через три дня, – бурчит повар, добавляя еще один день. Также он говорит, что капитан спит в комнате прямо над этой таверной и что «голос у тебя какой-то странный, будто в горле застряли сова с крысой, надо бы это не показывать». Глупец полагает, что у меня болезнь горла, но пусть лучше считает меня больным мужчиной, чем женщиной, потому как женщину без мужского сопровождения в Омороро не впустят никогда.

Посреди ночи воздух у меня в комнате становится ощутимо прохладным и тяжелеет, перекрывая затхлость табака и старых простыней росной свежестью близкого дождя. В моей комнате явно она – не причина, по которой я держу рядом кинжал, а причина бессонницы. С подоконника на пол стекает пузыристая густота, похожая на китовый жир. Попеле.

Остерегайтесь вещей, которые выглядят одновременно неожиданными и роковыми. Попеле – речная нимфа, весьма похожая на речную рыбу, хотя речная рыба в морской воде обитать не может. Я ее спрашиваю, как она добралась до острова.

– Реки под землей куда полноводней и длинней, чем те, что текут поверху, – отвечает мне она.

– Ты следила за мной?

– Многие мужчины на задании отвлекаются по всяким пустякам.

– Тогда хорошо, что ты не доверяешь это задание мужчине. Только зачем было вверять его мне? Я не воин и не шпион.

– А я женщина, делающая то, что не под силу никаким мужчинам.

– Ты сейчас как будто пытаешься убедить себя, а не меня.

Попеле, водяная фея. Она причина, по которой мои сны тяготятся осознаванием миссии, а под подушкой припрятан кинжал. Не только сны, но и Попеле продолжает являться словно неотвязная мысль, которая, казалось бы, начала уже тускнеть. Это она, Попеле, десять и одну луну назад связала меня обещанием найти его, начертав свое имя кровью. И