class="p1">– Как только появляется вопрос, спрашиваешь. Вроде довольно просто.

– Просто? Бреннан жив. Ты заключил с моей матерью сделку на мою жизнь. Моя мама оставила тебе шрамы на спине. Так скажи, Ксейден, мне из тебя вытягивать секреты только о моей семье? Ты, случаем, ничего не скрываешь о Мире?

– Проклятье. – Он запустил руку в волосы. – Я не хотел, чтобы ты знала о шрамах, это правда, но если бы ты спросила, то я бы ответил.

– Я и спрашивала в прошлом году, – напомнила я, подойдя к окнам и глядя на восстановленный город, чувствуя, как от гнева закипает кровь… но, слава богам, не кожа.

– Прости. Я не могу изменить прошлый год, но ты, хоть и сказала, что меня понимаешь, похоже, сама так меня и не простила.

– Я…

Простила ли? Обхватив себя руками, я смотрела, как пролетает отряд из десяти драконов, а в голове все кружилась сделка, его знание, то, как он испытывал меня. И он до сих пор не рассказал ни о шрамах на спине, ни о том, что я подозревала о его связи со Сгаэль. С того момента, как вернулась из пещеры. Что там еще может быть?

– Про шрамы я сказал, что ты не захочешь знать, откуда они у меня. Ты же не можешь честно ответить, что рада этому знанию?

У меня скрутило желудок.

– Конечно нет! – Я развернулась к нему. – Она тебя резала, раз за разом!

Я качала головой, поистине не в силах понять ни ее действия, ни силу его выдержки.

– Да. – Ксейден кивнул, словно это просто какой-то факт, событие прошлого. – А я не торопился рассказать, потому что знал: ты придумаешь, как обвинить себя, – как винила себя во всем, что шло не так в последние месяцы.

Я напряглась.

– Я не винила…

– Еще как винила. – Он подошел, остановился у кровати. – И шрамы на моей спине – не твоя вина. Да, твоя жизнь стала тайной ценой за то, чтобы меченых приняли в квадрант. – Он пожал плечами. – Твоя мать напомнила про должок – и я подчинился. Что мне теперь, извиниться за сделку, которую я заключил даже до того, как тебя встретил? До того, как полюбил? Сделку, которая сохранила нам жизнь? Позволила начать поставки оружия летунам? Потому что я извиняться не собираюсь.

– Я злюсь не из-за договора. – Как он не понимал? – Меня бесит, что ты его от меня скрывал, что требовал, чтобы я спрашивала о том, о чем ты сам должен открыто рассказать. Да как же у меня получается тебя любить, если иногда кажется, что я тебя ни хрена не знаю?

– Потому что я дал тебе дожить до момента, когда ты влюбилась, – сказал Ксейден. – Без этой сделки только боги знают, что я сделал бы от жажды мести. Спроси, почему я об этом не жалею. Спроси о нашей первой встрече. Спроси о моменте, когда я чуть не убил тебя, несмотря на сделку, но передумал. Спроси, почему передумал. Спроси хоть что-нибудь! Борись, как ты бы боролась в прошлом году перед тем, как я подорвал твое доверие. Хватит уже бояться ответов или дожидаться, когда я преподнесу их сам. Требуй правду! Мне нужно, чтобы ты любила всего меня, а не только то, что сама выбрала.

– Как мы можем ссориться все из-за того же пять месяцев спустя? – Я покачала головой. Он мог рассказать, а мог решить не рассказывать, но мне надоело гадать, о чем его можно спрашивать.

– Потому что в прошлом году не только я подорвал твое доверие. Потому что ты слишком злилась из-за моего отказа ответить на поверхностные вопросы о революции, чтобы задать серьезные – о нас. Потому что ты не успела опомниться, как тебя начали пытать. Потому что я пришел за тобой, сказал, что люблю тебя, и ты решила, что можешь признаться в любви ко мне, даже быть со мной, но мы все-таки пропустили момент, когда ты призна́ешь, что доверяешь мне. Ты уж выбирай. Мы будто все еще на парапете в прошлом году, но не я боюсь, что ты найдешь нечто неприятное, если копнешь поглубже. А ты боишься.

– Чушь какая-то. – Я покачала головой. – И как я могу тебе полностью доверять, когда из тайных шкафов налево и направо вылетают топоры?

Ксейден поднял бровь со шрамом:

– Что-то я не понял…

– Это была моя аналогия для Имоджен. Неважно. – Я отмахнулась.

– Топоры в шкафах? – Он склонил голову набок, глядя на меня.

Я потерла лоб:

– В общем, я сказала, если из шкафа вылетает топор и чуть тебя не убивает, захочется осторожно проверить следующий шкаф, чтобы это больше не повторилось.

– Хм. – Ксейден покосился туда, где висела наша форма, и задумчиво нахмурился. – Ну, можно и так сказать.

– Не поняла?

– Так что сейчас в нашем шкафу? – Он скрестил руки на груди.

Я открыла, закрыла и снова открыла рот.

– Форма. Сапоги. Летные кожанки.

– Сколько формы? Сколько пар сапог?

По полу завивались тени, потянувшись из-под кровати к дверцам шкафа.

– Ты сама знаешь, что там? Или просто веришь в тот факт, что я оставил твои вещи, как было?

– Это же аналогия. – Что за бред. – И я открываю шкаф каждый день. Я знаю, что там висит, потому что вижу.

– А одеяло, которое мне сшила мать и которое лежит на верхней полке?

Две тени потянулись к ручкам и открыли шкаф.

– Я не лезу в чужие вещи, – покачала я головой, подозрительно сощурившись.

У него приподнялся уголок рта.

– Потому что доверяешь.

– А-на-ло-ги-я, – произнесла я по слогам.

– Просто спроси, Вайолет, – произнес он тихо, тем спокойным, умеренным тоном, от которого у меня вновь упрямо дрогнул подбородок. – Будь так добра.

– Ладно, – процедила я. – У тебя есть топор в…

Тени разлетелись от шкафа, и я заметила проблеск металла за миг до того, как ленты из тьмы задержали кинжал в нескольких дюймах от моего подбородка.

Я вскрикнула, оцепенев:

– Какого хрена, Ксейден?

– Я тебя убью?

Ковер делал его шаги почти неслышными, когда он двинулся ко мне – неспешно, предоставляя сколько угодно времени, чтобы возражать или отступать. Но я не двинулась с места.

– Я сама тебя убью, если не уберешь от меня эту штуку. – Я не отрывала от него взгляда.

– Я бы позволил этому ножу тебя ранить?

Его сапоги коснулись моих, и он навис надо мной.

– Конечно, нет.

Тени медленно поднесли лезвие к горлу Ксейдена, и я схватилась за рукоять, вырвав оружие и отбросив на стол, пока он не порезался.

На лице Ксейдена вспыхнула и погасла улыбка.

– Эй, Вайоленс?

– Что? – рявкнула я.

– В шкафу был нож. – Его рука поднялась к моему затылку, и он придвинулся, сужая мир до пространства между нами двоими. – Тебе надо было только спросить, а если ты о нем и не подозревала, то хотя бы знала, что я никогда не причиню тебе вреда. Ты не доверяешь не мне.

Я хмыкнула:

– Это что еще значит?

– Любимая, ты самая умная, кого я знаю. Если бы ты правда хотела ответов, ты бы задала правильные вопросы. – Его голос смягчился, а большой палец провел по моему подбородку. – Ты знала о сделке. Может, спросить на самом деле надо тебя, почему ты промолчала о ней.

– Потому что люблю тебя! – Мой голос надломился и стал пристыженным шепотом, но и вполовину не таким пристыженным, как мысли, что все еще кружились в голове. Мысли, которые я пыталась загнать в темный угол с тех пор, как мать рассказала о сделке с ним. К щекам прилила кровь, а Ксейден не отводил глаз, и досада вновь заставила мои руки сжаться в кулаки. – Потому что мне хочется думать, будто в первый месяц после Молотьбы ты меня не трогал, потому что я тебя заинтриговала, впечатлила или привлекла, как ты – меня, а не потому, что ты договорился с моей матерью. Потому что мне страшно думать, что ты влюбился в меня только из-за нее. Потому что, может, ты прав и я не хотела знать эту правду, ведь я знаю, что между преданностью и одержимостью, между трусостью и самосохранением – тонкая грань, и когда речь заходит о тебе, я всегда на ней. Я так безумно тебя люблю, что в прошлом году наплевала на все предупреждения, а теперь не понимаю, по какую сторону линии стою, потому что не могу отвести глаз от тебя, чтобы посмотреть под ноги!

– Потому что не хочешь понимать, по какую ты сторону, – сказал он ласково.

Я сжала губы. Как он смел. Кто-то заколотил в дверь.

– Валите! – бросил Ксейден через плечо, потом вздохнул, вспомнив о звуковом щите.

– Давай испытаем твою теорию. Хочешь, чтобы я потребовала правду? Спросила тебя о чем-то важном? – Я выдержала его взгляд и собралась с силами.

– Давай же.

– Какая у тебя вторая печать?

Его глаза расширились, и кровь отлила от лица, рука упала.