мере, физически, – поэтому просто вскинула подбородок и с неприкрытым вызовом заглянула в эти глаза с золотыми пылинками.

– Я заслуживаю большего. Скажи мне правду.

– Ты всегда заслуживала кого-нибудь лучше меня. И не знает никто, – повторил он упавшим голосом. – Если бы знали, я был бы уже мертв.

– Почему?.. – У меня раскрылся рот, подскочил пульс, закружилась голова.

Ему был нужен полный контроль. Мгновенно разбираться в людях. Ему нужно было чуять, кому доверять, а кому – нет. Чтобы движение процветало так, как оно процветало в стенах Басгиата, ему нужно было знать… все.

Главная потребность Ксейдена – знание.

Тэйрн сдвинулся, поворачиваясь к Сгаэль, вместо того чтобы стоять бок о бок.

О, боги. Существовала только одна печать, за которую казнят всадников. У меня в животе заклокотал страх, грозя отправить обратно все, что я сегодня ела.

– Да. – Он кивнул, словно пронзая меня взглядом, до глубины сознания.

Вот блядь, он сейчас…

– Нет… – Я покачала головой и отступила из его теней, но он двинулся так, будто сделал шаг со мной. Словно он был мной.

– Да. Так в прошлом году я смог понять, что ты действительно никому не расскажешь о встрече под деревом, – сказал он, когда я отступила еще на шаг. – Так я знаю наперед, что планирует соперник на мате. Так я в точности знаю, что хочет услышать человек, чтобы сделать то, что нужно мне, и так я знал о малейших подозрениях, когда мы были в Басгиате.

Я качала головой, не в силах поверить, жалея, что не прекратила давить, когда он просил.

Ксейден сделал еще шаг ко мне:

– Поэтому я не убил Даина в допросной камере, поэтому позволил пойти с нами, потому что стоило заколебаться его щитам, как я узнал, что его прозрение – настоящее. А как еще я бы это узнал, Вайолет?

Он прочитал мысли Даина.

Ксейден был опаснее, чем я себе представляла.

– Ты интинсик, – прошептала я.

Даже просто слова об этом, брошенное обвинение – уже смертный приговор среди всадников.

– Я конкретный тип интинсика, – медленно проговорил Ксейден, словно впервые сказав это вслух. – Я могу читать намерения. Может, я бы знал, как это точно называется, если бы у нас не казнили любого даже с намеком на такую печать.

Мои брови взлетели так высоко, что, казалось, еще чуть-чуть – и они коснутся волос.

– Так ты читаешь мысли или нет?

Он стиснул зубы.

– Все сложнее. Представь вдох перед самой мыслью, подсознательный мотив, о котором ты сама можешь даже не подозревать, или когда ты подчиняешься чутью, или когда ищешь повод предать. Намерение есть всегда. В основном они приходят картинками, но у некоторых намерения – это очень четкие картинки.

Тэйрн опустил голову и низко зарычал на Сгаэль, когда нашу связь затопило что-то горькое и мерзкое. Предательство. Я захлопнула щиты, блокируя его раньше, чем потеряюсь в его чувствах, и так уже с трудом справляясь со своими.

Так он не знал.

Его грудь завибрировала от нового гневного раската, и мое сердце екнуло от понимания.

Сгаэль отстранилась, потрясая меня до глубины души, но держала голову высоко, словно специально открывая горло своему любимому.

Так же, как в переносном смысле раскрылся передо мной Ксейден. Мне достаточно было сказать кому-нибудь – кому угодно – и ему конец. Мои уши наполнил тихий рев.

– Есть тайны, которые не могут разделить даже драконы в паре, – сказал Ксейден, не отрывая глаз от моих, но слова его предназначались и Тэйрну. – Есть тайны, о которых нельзя говорить даже вне защиты чар.

– Но ты при этом знаешь тайны всех остальных, да? Их намерения?

Так вот почему интинсикам не оставляют жизнь. Смысл его печати врезал по мне с силой тарана, и я отшатнулась, будто удар был физический. Сколько раз он меня читал? Сколько предмыслей подслушал? Правда ли я его люблю? Или он только говорил то, что я хотела слышать? Делал то, что мне нужно было…

– Меньше минуты, – прошептал Ксейден, когда Сгаэль двинулась к нему – к нам. – Вот сколько понадобилось, чтобы ты меня разлюбила.

Я вскинула глаза:

– Не читай мои… как они там называются!

Тэйрн приблизился ко мне, встал за спиной, опустив голову и обнажив зубы.

– Не читал. – На губах Ксейдена была самая грустная улыбка, что я видела. – Во-первых, у тебя подняты щиты, а во-вторых – потому что мне и не надо. У тебя все написано на лице.

Мое сердце с трудом сохраняло ритм, разрываясь между тем, чтобы замедлиться и устало признать поражение, и тем, чтобы ускориться – нет, помчаться на бой в защиту простой и все же мучительной истины: я все равно его любила.

Но сколько ударов может выдержать любовь? Сколько еще кинжалов в том метафорическом шкафу? Боги, я и не знала, что думать. Меня накрыла тошнота. Он когда-нибудь применял на мне печать?

– Скажи что-нибудь, – взмолился он со страхом в глазах.

Рев становился ниже – словно тысячи тихих капель дождя стучали по крыше.

– Моя любовь не такая хлипкая. – Я медленно качала головой, не сводя глаз с его лица. – Так что лучше выживи, потому что я готова задать тебе все сраные вопросы, какие только есть.

«Серебристая, в седло! – заревел Тэйрн, снося мои щиты, будто они были тоньше пергамента. – Виверны!»

Мы с Ксейденом потратили секунду на единственный взгляд вдаль с утеса. Все внутри меня рухнуло, когда я поняла, что надвигающаяся серая туча – это не гроза, а рев в ушах – на самом деле шум крыльев. Одно мгновение – вот и все, что мне нужно, и я уже поворачивалась, ускорялась, летела по промерзшей почве и по мосту из задней лапы Тэйрна к нему на плечо.

«Сколько?»

Я нацепила летные очки и, впрыгнув в седло, швырнула этот вопрос на мысленную тропу, объединяющую всех нас четверых.

«Сотни», – ответила Сгаэль.

«Печально».

Я загоняла воздух в легкие размеренными глотками, чтобы сохранять спокойствие, но рука все равно дрожала, когда я застегнула ремень на бедрах. Стоило раздаться щелчку, как Тэйрн наклонился параллельно утесам и мощно толкнулся вперед, отбросив меня в седле. Мгновение – и он уже набирал высоту тяжелыми могучими ударами крыльев.

Поднявшись, чтобы получить максимальное превосходство в высоте, Тэйрн накренился влево и сделал небольшой круг, пока мы не вышли навстречу летящей орде. Затем он поднял крылья против ветра, резко оборвав наше движение и бросив меня на луку седла, и воспарил на сотню футов над замерзшим полем, оставив между нами и краем утеса расстояние в две длины его тела.

«Можно в следующий раз предупреждать?» – обратилась я по нашей личной связи.

«А что, ты упала?» – бросил он в ответ, мерно поднимая и опуская крылья только для того, чтобы удерживать нас на месте.

Я решила придержать свои остроты, когда справа появились Ксейден и Сгаэль, держась на почтительном расстоянии от крыла Тэйрна.

«Сочувствую, что она не сказала».

«Вопросы чувств подождут, пока мы решаем вопросы жизни и смерти».

Справедливо.

Мне стало нехорошо, когда в орде начали проявляться отдельные силуэты, и откровенно подурнело, когда между их крыльями появились просветы вечернего неба.

«Тридцать секунд», – спрогнозировал Тэйрн.

Я отпустила луку и подняла руки ладонями вперед, открывая дверь Библиотеки для энергии дракона и давая ей затопить каждую клетку своего тела, пока гул энергии, который я чувствовала на краю чар, не заменился гулом электричества, которым я становилась.

«Они замедляются», – предупредил Ксейден, когда орда рассеялась, чтобы образовать нечто похожее на строй, как с ужасом пришлось признать мне.

К горлу прилила желчь, когда я видела одного, двух, трех, четырех…

«Могу насчитать минимум дюжину вэйнителей».

«Семнадцать», – поправил с резким рыком Тэйрн.

Семнадцать темных колдунов и орда, которая могла потягаться с силами Аретии, против… нас двоих.

«Нам конец, если чары не работают, если я облажалась с переводом».

«Не облажалась», – ответил Ксейден бесконечно увереннее, чем я себя чувствовала.

От энергии, ищущей выход, жар прилил к коже, но я держала ее под контролем, готовая к бою, когда от орды отделились три виверны и подлетели ближе. Они зависли на расстоянии длины хвоста от края утеса – чешуя тусклая и серая, в крыльях просвечивают дырки, словно они еще не до конца сформировались.

«Они чувствуют чары», – сумела сказать я, прежде чем сердце окончательно оставило тело, вылетев куда-то вниз, ниже пяток, ниже…

Наездник на средней виверне…