более общий философский смысл. По одной оценке, это «самый метафизический из всех трудов философа»[566]. Действительно, именно здесь решается вопрос об источнике жизненного порыва, выявляются предельные основания того начала жизни – «сознания или сверхсознания», о котором шла речь, пока еще в самой общей форме, в «Творческой эволюции». В «Двух источниках» прежние сюжеты тоже присутствуют, но рассматриваются уже под иным углом зрения; соответственно изменился и подход Бергсона к их анализу. Хотя его пристрастие к интроспективному методу сохранилось, этот метод служит целям уже не психолога, а моралиста: не просто человеческое сознание как таковое интересует Бергсона, а возможность ориентации этого сознания (а соответственно и поведения человека) в направлении, подсказанном христианскими мистиками.

Сам же человек выступает здесь прежде всего как член социума, носитель определенных моральных и религиозных ценностей и установок.

Статическое и динамическое в морали: принуждение и призыв

Центральная проблема «Двух источников…» – возможность прогресса человеческого общества. В этой перспективе задачу моралистов и социологов Бергсон видит в том, чтобы открыть людям «тайну» их исторического становления как рода, а затем показать, как постепенное изменение того, что было «заложено природой», может привести к совершенствованию всей человеческой жизни. Таким образом, задача формулируется Бергсоном вполне в просветительской традиции, как необходимость указать людям путь их истинного развития. С этой целью он рассматривает основания социального состояния людей, вопрос о том, что является истоком моральной обязанности в современных обществах. Путеводной нитью его исследования служит эволюционная концепция, которая конкретизируется применительно к этико-социальной тематике. Бергсон «подхватывает» проблему человеческого общества там, где он оставил ее в «Творческой эволюции», и продолжает свой анализ, но уже в иной тональности. В «Двух источниках» нет больше той оптимистической веры в миссию человечества, которой отличалась «Творческая эволюция». Правда, и там оптимизм был далеко не безоговорочным, поскольку Бергсон показал, что судьба человечества открыта и зависит от выбора, который будет им сделан; поэтому справедливо мнение о том, что идея о необходимости выбора – основной урок «Творческой эволюции»[567]. В главном труде Бергсона речь шла о тупиковых направлениях эволюционного процесса, где жизненный порыв, не имея возможности для дальнейшего продвижения, теряет импульс и вращается по кругу. Эта мысль получила развитие в «Двух источниках», но человеческое общество предстало теперь, подобно конечным пунктам других эволюционных линий, как место остановки жизненного порыва, – правда, остановки все же не окончательной, поскольку сохраняется надежда на будущее продвижение вперед. При обосновании этой идеи Бергсон, следуя методу, применявшемуся им в прежних работах, выделяет и описывает – как предельные варианты – два уровня социальной организации и, соответственно, два типа моральной обязанности, которые в реальности переплетаются и существуют в единстве. Это «закрытое» и «открытое» общества с соответствующими им типами морали – статической и динамической. Вопрос о прогрессе Бергсон рассматривает применительно к каждому из них в отдельности. При этом изложение, как и раньше, ведется на фоне явной и скрытой полемики с предшествовавшими концепциями, на сей раз социологическими и этическими.

Само существование обществ, возникших когда-то в результате развертывания жизненного порыва, зависело, по Бергсону, от того, насколько полно реализовались в них требования социальной сплоченности, порядка и дисциплины, подчинения абсолютной власти вождя. Это было необходимым условием самосохранения общества, продолжения рода, противостояния внешним опасностям, но такие «естественные» (т. е., по Бергсону, вышедшие из рук природы) общества тем самым являются закрытыми: главное в них – сохранение того, что есть, а не развитие. Именно общества подобного типа рассматриваются в «Двух источниках» как тупики эволюции: к ним, по сути дела, вообще неприменим принцип эволюционизма, прогресса, ведь они существуют лишь в силу круговорота, обеспечивающего стабильность. Поэтому в таких обществах должны сохраняться одни и те же привычки, способы поведения, традиционные формы общения и т. п. Соответственно статическая мораль, выработанная еще в первобытных обществах, представляет собой первичный, фундаментальный уровень социальной детерминации. Моральная обязанность выступает здесь в форме давления, оказываемого обществом на его членов, в каждом из которых социальному давлению соответствуют привычки, по способу функционирования близкие к инстинкту.

В основе бергсоновской концепции закрытого общества и статической морали лежит принцип органицизма, отличающий в целом философию жизни: общество сравнивается здесь с организмом, где между частями существуют устойчивые и постоянные связи; социальные законы практически тождественны законам природы. Поэтому же в «Двух источниках» часто встречается выражение «общество, которого пожелала природа» (хотя Бергсон отмечает условность этой формулировки), а также многократно используется сравнение человеческого общества с сообществами муравьев и пчел, ставшими конечным пунктом другой эволюционной линии, где получил наивысшее развитие инстинкт.

В своей социальной теории Бергсон опирается на выводы французской социологической школы (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль), но вместе с тем и спорит с ними. На него, несомненно, оказали известное воздействие и концепция «коллективных представлений» Дюркгейма, и учение Леви-Брюля о первобытном мышлении. Но если у Дюркгейма источником морального требования и субъектом нравственности является социальная группа сама по себе, то у Бергсона социальная сплоченность, солидарность – проявление общекосмической силы, жизненного порыва[568]. Он оспаривал и мнение Дюркгейма о радикальном различии индивидуальных и коллективных представлений, о том, что «между этими двумя видами представлений существует вся та дистанция, которая отделяет индивидуальное от социального, и невозможно выводить вторые из первых так же, как невозможно выводить общество из индивида, целое из части, сложное из простого»[569]. Бергсон доказывает, что социальное мышление имманентно мышлению индивидуальному и на уровне первичной социальной детерминации, сугубо жизненных потребностей, интересы индивида и общества едины. Он не разделяет и положения Леви-Брюля о том, что мышление членов примитивных обществ совершенно отлично от современного и что оно не развивалось[570].

«Соскребем поверхностный слой, сотрем то, что приходит к нам с воспитанием всех времен: мы вновь обнаружим в наших глубинах первобытное человечество или нечто близкое»[571] (в данном случае, кстати, разграничение глубинного и поверхностного Бергсон проводит по иному принципу, чем раньше, хотя и прежнее различение в «Двух источниках» сохраняет силу). Это утверждение в методологическом плане очень важно для Бергсона, поскольку именно такой подход, с его точки зрения, позволяет, используя интроспекцию и вглядевшись внутрь самого себя, постичь человеческую природу в ее первичной, естественной форме, а заодно и опровергнуть теорию Дарвина, установив, что не существует наследственной передачи привычек: человек приобретает их, как и знания, в социальной среде. «Бергсон… мастерски показал (в противоположность Леви-Брюлю), – писал об этом С. Франк, – что все мы – несмотря на нашу “просвещенность” – в нашей инстинктивно-непосредственной жизненной установке остаемся “детьми” и “первобытными людьми”, т. е. что здесь дело идет не об онтогенетической или филогенетической ступени духовного развития человека, а