под горку. Несколько раз турки бросались даже на штурм, но всегда были отражаемы с большим уроном и отходили на свои позиции без всякого успеха.

Так, 8-го июня ровно в 8 часов утра, по рядам многочисленных скопищ осаждающего пронеслись крики и возгласы, а вслед за тем раздались оглушительные залпы многих тысяч ружей, которым вторил огонь горных орудий турецкой артиллерии. После часовой бомбардировки значительные массы курдов начали приближаться к замку. Гарнизон готовился уже к отчаянной обороне, как вдруг огонь турок внезапно прекратился, массы курдов хлынули к стенам, где неожиданно для обороняющегося появился белый флаг!.. Во всем гарнизоне пронесся глухой ропот против задуманной сдачи; офицеры успокаивали людей, уверяя, что сдачи не будет. Тем временем в цитадели происходило какое-то недоразумение; флаг то появлялся, то исчезал… С своей позиции турки начали спускать уже роту для принятия парламентеров, а вся передняя площадка перед воротами, улицы города наполнились многочисленными толпами курдов.

Но в это время появившийся на стене начальник гарнизона подполковник Пацевич был ранен двумя пулями; флаг исчез и во всех концах замка пронеслось – «На стену, братцы… бей!.. бей их!» – В одно мгновение на стенах, у бойниц и всюду, откуда только можно было стрелять, появились защитники, и все заволоклось дымом выстрелов обороняющегося; промаха не было, и каждая пуля в густой толпе противника находила свою жертву. Объятые паникой тысячные толпы неприятеля бросились назад и рассеялись. Штурм был отбит. С этого времени мы стали беречь боевые припасы и стреляли только в исключительных случаях и по верным целям. Так начались тяжелые дни осады Баязета.

Отрезанные от внешнего мира, окруженные подавляющим числом врагов, поджидавших, как коршуны, верной добычи, перенося муки жажды и голода, с смутной надеждой на избавление – наш баязетский гарнизон стойко и мужественно держался в замке в продолжение 23-х дней, отбивая все попытки турок овладеть им. И солдаты и казаки с одинаковым самоотвержением честно и преданно исполняли свой долг верности Царю и отечеству. Хоперцы, во время 23-х дневного баязетскаго сиденья, мужественно боролись против многочисленного неприятеля, стоя с винтовкою в руках на стенах и исполняя все служебные наряды и работы.

Менее стесняемые своими начальниками, казаки чаще и охотнее других отправлялись на добычу воды, которою снабжали гарнизон; рискуя головами и неся потери, казаки спускались со стен, забирали с убитых турок ружья Пибоди и Снайдера и патроны, снабжая ими товарищей; бродили по опустелому базару и брошенным городским домам, отыскивая чуреки, крупу и даже скот и все это несли в крепость, чтобы поделиться с другими. В каждой вылазке хоперцы принимали самое деятельное участие. До чего доходила отвага хоперцев в поисках за продовольствием и муки голода людей, можно судить по рассказу урядника хоперской сотни Зарецкого.

«Едва мы, – рассказывал он, – шныряя по городу, вошли в какое-то подземное строение, где на наше счастье находились три телушки, как товарищ мой кинулся к одной из них и хватил кинжалом по горлу; раненое животное не успело еще упасть, как тот отрезал у него язык, быстро развел огонь и, не дожарив как следует, с жадностью съел его тут же».

Первый охотник, вызвавшийся дать знать генералу Тергукасову об отчаянном положении Баязета, был хоперец, казак станицы Удобной, Нестор Кирильчук. Эта отважнаяи отчаянная голова уже раз просила позволение пустить отведенную турками от цитадели воду по прежнему ее течению, но ему не позволили тогда, в виду полной невозможности сделать это безнаказанно. Теперь, на вызов полковника Измаил-хана нахичеванского, Кирильчук откликнулся первым. Чтобы обеспечить ему некоторый успех, его одели в платье одного из пленных, и кроме того товарищи решили обрить его черноволосую голову. Но тут явилось непреодолимое препятствие: никто не давал ни капли драгоценной влаги, а без нее ничего нельзя было сделать. Но никогда не покидавшая казаков находчивость выручила и из этого положения: Кирильчука усадили и объявили окружающим, чтобы те, у кого есть еще слюна, плевали бы ему на голову. Таким образом голова была смочена и выбрита. После того, преобразившийся Кирильчук, по совету товарищей, спрятал шейный крестик, и затем, получив от полковника записку к начальнику Эриванского отряда, он вместе с проводником армянином Тер-Погосовым, вечером 10-го июня, был спущен со стен крепости на отвозах и исчез во мраке ночи. С тех пор Кирильчука никто никогда не видел – он пропал без вести. Рассказывали потом, что записка, врученная Кирильчуку, была доставлена генералу Тергукасову армянином, спутником отважного хоперца.

Между тем об участи нашего мужественного гарнизона стали сильно беспокоиться в Эривани и в особенности на границе, где уже давно носились тревожные слухи о появлении турок у Баязета. Для прикрытия наших пределов были приняты тотчас же самые энергичные меры, и к 10-му июня на Чингильском перевале, под начальством генерал-майора Келбалай-хана нахичеванского (брата находившегося в Баязете полковника Измаил-хана), сосредоточился отряд, в составе 4-х рот, 1 ½ сотен казаков, 200 милиционеров и ракет. Общее желание выручить товарищей, испытывавших страшные мучения и бедствия, привело к решению двинуться к Баязету. 12-го июня отряд спустился с Агры-дага и, переночевав у сел. Карабулаха, на другой день смело направился на выручку баязетского гарнизона. Однако, попытка наша 13-го июня оттеснить от Баязета блокирующие турецкие войска – окончилась неудачею, благодаря малочисленности Чингильскаго отряда, который после жестокой перестрелки с неприятелем у Зангезура должен был отступить к своим пределам.

Эта неудача произвела тяжелое впечатление на баязетский гарнизон. Опять потянулись мучительные, полные тоски и отчаяния, дни баязетской осады… Наконец, 21-го июня было получено с каким-то курдом известие, что генералу Тергукасову известно положение гарнизона, причем предлагалось продержаться еще два-три дня. Но вот прошло и это время, а выручки все не было… В эти дни турки несколько раз предлагали гарнизону положить оружие, но всегда получали решительный отказ. В виду полной неизвестности об окружающем положении дел и угнетенного до последней степени состояния гарнизона, полковник Измаил-хан снова вызвал охотников с целью пробраться в Игдырь и там поведать печальную повесть о горсти мужественных русских людей, томившихся в осаде, в баязетской цитадели.

На вызов вышел первым удалой казак Сиволобов станицы Суворовской, вахмистр хоперской сотни и по его выбору еще два уманских казака – Цокура и Шепель. Вечером, 23-го июня, Сиволобов получил от начальника гарнизона для передачи генералу Келбалай-хану записку и словесное приказание – рассказать об отчаянном положении гарнизона и просить телеграфировать обо всем командующему корпусом.

Наступила ночь. Сиволобов с двумя своими спутниками сняли сапоги, заткнули их за пояс, подсучились и вместе с командою, вышедшею за водой, спустились к