реке и пошли вдоль по течению ее между обрывистыми берегами. Пройдя шагов триста, наши охотники остановились, отдохнули, напились воды и наугад, выскочив на правый берег, вдруг очутились под какою-то стеною, из-за которой шла горячая пальба. В одно мгновение казаки нырнули назад в обрыв и снова пустились вниз по берегу. Через несколько шагов, по боковой промоине они опять поднялись на правый берег, но лишь только дошли до перваго здания наверху курганчика, как почти лицом к лицу столкнулись с турецким патрулем, неожиданно появившимся из-за угла… Обе стороны сразу остановились, как бы в оцепенении, но через несколько секунд турки шарахнулись за угол, а казаки прижались к стене и снова замерли в томительном ожидании. Однако, такое напряжение продолжалось недолго: вслед за штыком и дулом ружья из-за угла показалась и голова турка, который робко окликнул раз – молчание, окликнул другой – «русский!» – нежданно отозвался один из казаков, измучившись ожиданием роковой развязки. Вслед за этим возгласом защелкали затворы казачьих винтовок, но вместо ожидаемого нападения, за углом раздался призывной крик турка. Тогда, предупреждая верную гибель, наши смельчаки кинулись назад и по пути, заметив в стороне какую-то постройку с отворенною дверью, быстро скрылись в ней и приготовились к обороне на смерть.

Могильный мрак и тишина в сакле, крики и говор турок, раздававшиеся по всем направлениям вперемежку с пальбой, томили наших охотников около часа… Вдруг послышались осторожные шаги. Приложив глаз к узкой щели в дверях, Сиволобов увидел, как человек тридцать турок, выступая осторожно с наклоненными штыками и устремленными вперед глазами, прошли мимо дверей. Напряженное состояние окруженных опасностью казаков дошло до безумного желания скорее выйти из этого невыносимого положения открытым боем. Только с трудом удалось Сиволобову отговорить товарищей от этого безрассудного решения: надежда на лучший исход не покидала его… Турки, между тем, остановились, переговорили о чем-то и снова двинулись далее.

Следя за ними, Сиволобов машинально отворил дверь, вышел на улицу и дошел до угла, а затем уже вернулся и объявил товарищам, что никого нет; после чего он беспечно уселся на большом камне перед саклей. Что оставалось делать? Прислушиваясь и присматриваясь в темноте, Сиволобов увидел недалеко от себя человек десять турок, сильно сосредоточивших свое внимание на цитадели. Предупредив товарищей, чтобы они не шумели, Сиволобов решил, что мешкать не следует; а затем посоветовавшись, они все вместе, один за одним, держась темных мест, выскользнули из сакли и быстро исчезли в глубокой промоине реки, по берегу которой бегом спустились еще ниже.

После минутной остановки, наши охотники в третий раз, на удалую, вскарабкались на правый берег и, пробираясь заборами, балочками и буераками, дошли, наконец, до горного отрога, через который пробрались незамеченными. Отсюда глубокою водомоиной они свободно дошли до подножия горы и сразу очутились на открытом месте. Но в тот же момент казаки, как обваренные кипятком, рванулись назад и прилегли к земле: шагах в пятидесяти от них ясно виднелся турецкий пост… Выглянув через минуту на беспечно сидевших и громко разговаривавших у костра турок и заметив, что внезапное появление казаков не было замечено ими, Сиволобов решился открыто пройти мимо последнего препятствия. Чтобы не возбудить подозрения, казаки твердой, но осторожной поступью двинулись вперёд почти в 30-ти шагах от турок, увлекшихся беседой. Уже казаки подходили к безопасной заветной линии, как чуть не под ухом у них раздался громкий смех другой группы турок, сидевшей за каменным выступом, недалеко от прежде замеченного поста… На мгновение ноги казаков как бы приросли к земле; но полная невозможность повернуть назад и отчаянная решимость испытать свою судьбу вели их напролом. Притаив дыхание, не сводя глаз с турок, весело болтавших у огонька, и судорожно сжимая в руках винтовки со взведенными ударниками, казаки прежним спокойным шагом прошли, полную смертельной опасности, заповедную линию постов и скрылись во мраке. Минут через пять силуэты турецких часовых, мелькавшие на фоне догоравших костров, далеко остались позади.

Только высокий подъем духовных сил дал возможность нашим измученным охотникам счастливо миновать все опасности, встретившиеся им по выходе из Баязета. Но зато теперь, оставив позади себя неприятеля, Сиволобов и его товарищи сразу почувствовали сильный упадок сил, а болезненный позыв к воде и возможность утолять жажду на пути при всяком случае, отравой отозвался на их организме; чем больше пили, тем больше хотелось еще пить, а вследствие того стали быстро развиваться желудочные и кишечные страдания. Всю ночь Сиволобов со своими товарищами шел, то по каменистым подъемам и спускам, то по пояс в воде по разливам речки, держа направление на север и поддерживая свои силы водою и вырытыми из земли кореньями.

Наконец, перед утром, с неимоверным трудом взошли наши путники на гребень Чингильских высот и тут же в изнеможении свалились с ног. С рассветом они снова тронулись в путь, но здесь силы окончательно изменили им: к физическому истощению прибавились крутые, каменистые подъемы и спуски и удушливая жара. Ноги перестали служить… Уже оставалось до Игдыря не более пятнадцати верст, уже перед глазами наших охотников стала открываться панорама Эриванской равнины с селениями, утопавшими в зелени садов, как все это в глазах Сиволобова заволоклось туманом, и он упал без чувств; вслед за ним, недалеко от него, свалился и Цокура. Тогда Шепель, собрав последние свои силы, направился к ближайшему армянскому селению, где все были ему знакомы еще со времени службы на кордоне и, к счастью, дотащился до него. На призыв о помощи жители охотно откликнулись, послав к упавшим казакам двенадцать мальчиков с водой и чуреками, а в Игдырь – известие о прибытии обессиленных вестников из Баязета.

Кое-как доплелись до селения очнувшиеся Сиволобов и Цокура. Затем, на присланных из Игдыря лошадях, на другой день 25-го числа, все они явились к генералу Келбалай-хану и поведали ему многострадальную повесть о баязетском гарнизоне. Угостив чаем и завтраком отважных казаков, генерал Келбалай-хан приказал выдать Сиволобову 300, а остальным двум по 100 руб. каждому за их труды и лишения. Кроме того Сиволобов награжден был знаком отличия военного ордена 1-й степени[186], а товарищи его такими же знаками – 4-й степени.

Между тем положение гарнизона день-ото-дня становилось все хуже и хуже. Вода добывалась с большим трудом, а сухарный запас окончился: люди давно уже питались одним ячменем и кониной…

Доведенный лишениями до крайней степени изнеможения, гарнизон уже решился умереть со славою, взорвав себя вместе с цитаделью на воздух, но вдруг, 27-го июня, вдали раздались сигнальные выстрелы, возвещавшие приближение наших войск со стороны Эриванской