– За боковой дверью была горничная. Та, что заманила меня в ловушку. Она смотрела сквозь решетку и умоляла выпустить ее. Это была та самая дверь, сквозь которую я пытался выйти. Она была заперта изнутри, но у нее не было ключа. Я сказал, чтоб она сгорела, и ушел. Я не понимал – я даже не подумал, что все остальные двери тоже заперты. Я просто хотел уйти. Думаю, они не успели найти ключ вовремя. И этой невольной жестокостью я обрек сотню невинных на смерть. – Как будто лучше умереть виновному, чем невинному остаться в живых.

Смешно, он мог оплакивать утрату дружбы с братом, но у него не нашлось внутри ничего для этих мертвых невинных. Рабов и слуг, не по своему выбору связанных с Белым Дубом.

Дети. Слишком чудовищно.

И большинство людей, вставших позже на сторону Дазена в той войне, ни разу не спросили о том, что случилось в ту ночь. Они были рады сражаться за человека, который, по их мнению, перебил всех людей в особняке – поскольку это означало, что он неуязвим. Как он презирал их.

Мать обняла его. И сейчас он молча плакал. Может, оплакивал тех мертвых. Или себя, поскольку терял ее.

– Дазен, не мне прощать тебя за то, что случилось в ту ночь или во время той войны, которую ты ведешь до сих пор. Но я прощаю тебе все, что могу. Ты не чудовище. Ты истинный Призма, и я люблю тебя. – Она дрожала, слезы текли по ее щекам, но она вся сияла. Она поцеловала Гэвина в губы, она не делала такого с тех пор, как он был ребенком. – Я горжусь тобой, Дазен. Горжусь, что я твоя мать, – сказала она. – Севастиан тоже гордился бы тобой.

Он, плача, обнял ее. Ему не было отпущения грехов. Севастиан был мертв, второй ее сын гнил в аду, созданном для него Гэвином. Этого она ему не простила бы. Но он плакал, и она обнимала его, утешая, как ребенка.

Затем, слишком быстро, она отстранила его.

– Пора, – сказала она. Сделала глубокий вдох. – Это… приемлемо, если я в последний раз извлеку? Я много лет этого не делала.

– Абсолютно, – сказал Гэвин, пытаясь снова взять себя в руки. Он указал на оранжевую панель на стене.

Она извлекла оранжевый люксин. Вздрогнула. Вздохнула.

– Ощущается как жизнь, не так ли? – Она изящно опустилась на колени. – Запомни то, что я сказала.

– До последнего слова, – поклялся он. – Даже если я этому и не верю.

– Все в порядке, – сказала она. – Однажды поверишь.

Он моргнул.

Фелия Гайл хихикнула.

– Ты не унаследовал всей хитрости своего отца, понимаешь ли.

– Я и не сомневался.

Она отбросила волосы на плечи, открывая ему путь к своему сердцу. Положила руку ему на бедро, подняла взгляд. Позволила оранжевому люксину рассеяться.

– Я готова, – сказала она.

– Я люблю тебя, – сказал Гэвин. Сделал глубокий вдох. – Фелия Гайл, ты отдавала полной мерой. Твое служение не будет забыто, но твои проступки ныне стерты, забыты, вымараны. Отпускаю твои грехи. Я даю тебе свободу. Твой труд был славен, добрая и верная служительница.

Он ударил ее в сердце. Затем держал ее, опустившись на колени, целуя ее лицо, пока она умирала. Прошло несколько долгих минут, прежде чем у него нашлись силы встать и призвать черных гвардейцев.

Когда они отворили двери, он увидел в зале около сотни извлекателей, ждавших его. Они не улыбались. Гигант Юсеф Теп, Пурпурный Медведь, выступил вперед.

– Мы не хотели тревожить вас, пока вы были с матерью, но, сударь, нам надо поговорить.

Сударь. Не Владыка Призма. Не Гэвин.

Значит, вот оно – начало конца.

– Кип, что бы ни случилось, держись ближе ко мне, – шепнула Каррис, наклоняясь к нему. Она сказала это так напряженно и настоятельно, что Кип понял – что-то будет. Скоро. Он хотел было расспросить ее, но не стал. Их охрана стояла близко, и хотя всеобщее внимание было привлечено к владыке Радуге и его высерам насчет долга и справедливости, Кип давно перестал слушать его. Он смотрел на девушку менее чем в десяти шагах от себя. На Лив.

Он мог бы поклясться, что некоторое время она пыталась протиснуться поближе к нему и Каррис, но последние десять минут она стояла, словно застыв на месте, слушая Радугу. Толпа между ними шевелилась, и он увидел, что на ней желтые наручи. Лив была желтой.

Это должна быть она.

Кип повертел головой, высматривая Световодную стену.

– Кончай привлекать внимание, – прошипела сквозь зубы Каррис. То есть Кипу вообще никуда не оставалось смотреть. Если он уставится на Лив, это привлечет внимание к ней, от речи его тошнило, он не мог смотреть на стену, а когда он смотрел на Каррис, он невольно замечал ее платье. Каррис была ошеломляюще великолепна, когда Кип увидел ее в тяжелом черном плаще поверх формы черной гвардии. А в этом тонком черном платье она была так красива, что у Кипа дух захватывало, ее красота взламывала ему грудь и зажигала ее огнем. Она стояла царственно-прямо, воплощенное изящество. Никто не дал ей шали, несмотря на холод ночи. В разгорающемся свете Кип увидел гусиную кожу на ее руках.

– Холодно, да? – спросил он.

Один из охранников фыркнул.

– Я тебя в землю вобью, если будешь спрашивать, – сказала Каррис, все еще глядя прямо перед собой.

Кип понятия не имел, о чем она или почему охранник рассмеялся.

– Что я… – Он посмотрел на ее грудь. Под тонким шелком четко выделялись соски. Кип ахнул ровно в тот момент, когда она перехватила его взгляд.

– Кип. Темные очки не дают право на наглость.

Ну почему земля не проглотит меня прямо сейчас? Она подумала, что он ехидничает насчет… Ох, Оролам. Он самый тупой парень в истории.

Речь завершилась без какого-то особого представления. Кип осторожно кинул взгляд на Каррис. Она смотрела на восток, где светлело небо.

– Он ждет рассвета, – шепнула Каррис, когда охрана толчками в спину заставила их идти. – Будь готов.

– Он? – спросил Кип.

– Заткнись! – рявкнул Зерцало слева от Кипа. Он ударил его прикладом мушкета.

О, я могу неуместно и некстати шутить, но у тебя будут проблемы, когда я на самом деле попытаюсь удрать?

Поначалу Кип не слишком хорошо видел, пока они шли через огромную толпу. Постепенно, однако, он стал замечать, что извлекатели присоединяются к более крупным группам, к которым обращался король Гарадул.

Кип быстро потерял из виду Лив. Из-за темных очков он был почти слеп. Он мог выглядывать по краям, если напрячься, но высматривать кого-то в толпе было просто невозможно. И со связанными за спиной руками он ничего не мог с этим поделать.

Десятки тысяч солдат окружали короля Гарадула. Тот размахивал руками, кричал, но Кип мог уловить лишь обрывки, когда извлекатели подходили к краю групп: