Такое предположение подтверждается и «непоколебимой верой» генерала фон Шеффера и его советников, «что прорыв удастся, причем ц е л ы м к о р п у с о м, со всеми транспортными средствами и… ранеными, а также со всеми пленными [разрядка в тексте. — Е. И. Ф.]». Даже повторно занять Бжезины получилось без боя: «…дивизионная пехота без единого выстрела вошла в город… Окружили дома, разбудили спящих и взяли еще восемьдесят пленных». Командующий VI Сибирским корпусом оставил город раньше, «его автомобиль и полевая казна были захвачены в качестве трофея».

При этом общее число немецких раненых составляло около 2800 чел., из них чуть больше 2000, включая множество тяжелораненых, добрались до цели живыми. Пленных русских насчитывалось около 16 тыс. чел. Они служили немцам живыми щитами, «помогали продвигаться вперед на разбитых и обледенелых дорогах и образовывали… полки в маршевой колонне для видимости более крупных сил». Их впрягали в повозки вместо замерзших или околевших лошадей, заставляли толкать или тащить орудия, а когда русские открывали огонь — выходить из укрытий, чтобы создать у противника впечатление многочисленных резервов и отвлечь возможный обстрел на себя: «Кое-кто из личностей в меховых шапках расстался с жизнью под американской шрапнелью». Вообще более или менее серьезные русские атаки случались редко, даже мощный V Сибирский корпус стал откатываться, и «толпами хлынувшие назад сибиряки [сдавались] без боя». Ожидания немцев, что «когда-нибудь поскачет в атаку» корпус Новикова, тоже «не сбылись»[1340].

Чтобы прояснить непонятную подоплеку этих событий, русский Верховный главнокомандующий 29 ноября созвал участвовавших в них командующих на совещание в штаб Северо-Западного фронта в Седлец, на котором резко критиковал «неутешительные обстоятельства». Рузский пытался оправдаться неверной оценкой положения, а его генерал-квартирмейстер ухитрился свалить вину на «немецких» командующих 1-й и 2-й армиями, Ренненкампфа и Шейдемана. Перед лицом постоянного нажима со стороны начальника своего штаба Янушкевича Верховный главнокомандующий не нашел иного выхода из нестерпимой ситуации кроме увольнения обвиненных «немцев» с начала декабря. Тем самым военный министр Сухомлинов добился одной из своих целей. Увольнение обоих заслуженных российских генералов он комментировал с удовлетворением. Он бросал на этих верноподданных русских немцев тень подозрения в сознательной измене и, коварно подменяя роли, сообщал Янушкевичу из Петрограда: «Уход двух немцев, которые выпустили третьего (Гинденбурга), произвел здесь прекрасное впечатление»[1341]. Следственная комиссия по «делу Ренненкампфа» получила еще одно «доказательство» военной некомпетентности генерала и теперь ставила ему в вину также необъяснимые оперативные ошибки в ноябрьской кампании и полную потерю контроля над отдельными операциями своих армейских корпусов[1342].

Невзирая на сенсационный выход группы Шеффера — Лицмана из котла, общее положение германских войск продолжало оставаться столь серьезным, что Людендорф не мог не признать: «большой оперативной цели, уничтожения русской армии в излучине Вислы», он «не достиг»[1343]. Взятие Лодзи отодвинулось в необозримую даль, «немецкое наступление застыло на месте и грозило само превратиться в отступление»[1344]. К началу декабря в район боевых действий прикатили четыре армейских корпуса, которых неоднократно требовал у ВК Обер-Ост: речь шла об очень сильном III РК генерала фон Безелера, не менее сильном XIII АК генерала фон Фабека (оба пополнили собой сократившийся левый фланг 9-й армии), II АК генерала фон Линзингена и XXIV РК генерала фон Герока. Русский Верховный главнокомандующий счел такое массовое усиление германских войск поводом вывести русские силы из Лодзи. 6 декабря Лодзь не была «взята» в бою, как утверждал 1-й офицер штаба Людендорфа[1345], — усиленные германские войска просто вступили во владение практически освобожденным для них городом. Они еще сумели сделать последний рывок, преследуя уходящие русские соединения до рек Бзура, Равка и Пилица, но потом «немецкая наступательная энергия… истощилась»[1346]. Это не помешало офицерам германской разведки смутить сидящих напротив них в окопах (на бзурском фронте — всего в 60 метрах) русских доказательствами своего разведывательного превосходства: поднятые однажды утром в пределах видимости для них плакаты на русском языке поздравляли бойцов V и XXII корпусов с предстоящей передислокацией; соответствующий приказ из штаба пришел к ним только вечером![1347] Когда XXII АК русской 10-й армии после строго секретного перемещения в начале февраля 1915 г. прибыл в Карпаты, из немецких окопов его приветствовали плакатами на русском языке: «Добро пожаловать, XXII армейский корпус!»[1348]

Ноябрьская операция в Польше предохранила германские провинции Силезию и Позен от прорыва грозного «русского парового катка» к Берлину. Спасение войск Шеффера — Лицмана из котла и последующий подход сильных частей с западного фронта избавили командование Обер-Ост от кошмара. Общее облегчение восторженно выразил обычно суховатый, а то и саркастичный 1-й офицер штаба Хоффман, назвав эту операцию «самой прекрасной операцией всей войны», которую «в оперативном смысле, несомненно, следует оценивать много выше, чем замысел Танненберга или любой другой из победоносных битв на востоке»[1349]. Но она все же была и осталась ограниченным частным военным успехом, который, вопреки предсказаниям Людендорфа[1350], не принес желанного «переломного момента в ведении войны на два фронта»[1351].