Мы же и впрямь теперь – мертвые. Все, или почти все. Несправиться нам с четырьмя десятками псилонцев, никак не справиться. Это всеравно, что толпу дикарей с дубинками пустить против танков.

А вот страха, почему-то, не было. Наверное, невозможноосознать такое – разом. Что ожили старые страхи, что вернулись враги из детскихкнижек, что кошмарные сны обрели явь.

– Через сорок минут, – сказал Огарин. – Возле штабагарнизона. Мы ждем всех.

– У нас нет возможности принудить вас взять в руки оружие, –добавил Тораки. – Но и выхода другого у вас нет. Если же вдруг вы решитесдаться… покинете поселок, укроетесь в лесах…

Он нехорошо улыбнулся.

– Система живет по законам чрезвычайного положения. Надо лиобъяснять наказание за предательство Империи? Советую отправить маленьких детейи стариков как можно дальше от поселка, им разрешено не участвовать в сражении.Пусть уходят пешком, транспортные средства псилонцы заметят. По крайней мере,ваши дети и родители выживут.

– Здесь нет трусов, офицер, – резко сказал Кононов.

– Верю, сержант. Мы ждем вас.

Тораки развернулся, и в этот миг его окликнула Эн Эйко,последние минуты стоявшая абсолютно тихо и незаметно.

– Что делать нам, офицер?

Взгляд курьера был недоуменным:

– Вы слышали приказ.

– Мы не жители планеты. Мы участники галактической регаты. Унас имеются корабли.

– Они не вооружены, девочка. Спасибо, но…

– Невооруженные, зато быстрые! Мы хотим покинуть планету.

Эн быстро оглянулась, будто ища помощи у остальных экипажей.Но, кажется, ее запас неудач был не меньше моего.

– Культхос – родина трусов! – тонко выкрикнул один изпохожих на подростков иномирцев. – Мы останемся здесь и выполним приказИмператора!

Один за другим они пошли к выходу, нарочито обходя Эн Эйкопо дуге.

С какой же они планеты…

Гонщики в темной одежде проявили меньше экспансивности.Просто встали и вышли следом.

– Мне десять лет! – выкрикнула девочка, будто ищасочувствия. – Моему брату – двенадцать! Вы же не заставляете воевать своихдетей!

Дядька всегда любил детвору. И своих детей, и чужих.Наверное, он был первым, от которого я ждал бы сочувствия к этим словам.

– Когда ты хлестала водку, малышка, ты объяснила, чтоявляешься полноправной гражданкой Империи, – веско сказал он. – Ведь так?

Эн смотрела на нас. И я знал, что она видит в глазах.Презрение.

– У тебя же наверняка аТан, – сказал Огарин. – Чего тыбоишься? Потерять яхту?

– Детям аТан не ставят, – выкрикнула Эн.

– Иногда ставят, я слышал. У тебя есть аТан?

– Нет!

Почему-то я ей не поверил. И никто из наших, наверное, тоже.Все слышали, что отец этих детей был с аТаном. Все знали, что их яхта стоитцелое состояние.

– Ничем не могу помочь, – жестко сказал Огарин. – Твояподготовка нам пригодится. Я особо сообщу в донесении, что все экипажи гонщиковмобилизованы. Если вы не примете участия в сражении, вас будут искать, какдезертиров. Все. Старший сержант Кононов, вы остаетесь за старшего. Обеспечьтеявку мобилизованных.

Он вышел, следом, покачав головой, проследовал Тораки.

Эн Эйко осталась одно среди нас.

Нет, не совсем одна… в углу трактира стоял ее брат. Он тожебыл лишь в купальных трусах и наброшенном на плечи полотенце. Очень крепкиймальчик, кстати, наверное много занимался спортом… Вот только он тихо,беззвучно плакал.

– Отвратительно, – сказал Кононов. – Мы все здесь умрем.Если уж ваши законы признали вас взрослыми… ведите себя соответственно. Ребята!Нечего здесь больше делать! Трактир закрыт до прихода имперских сил. Все, ктоуцелеет, неделю пьют бесплатно! А теперь двадцать минут, чтобы попрощаться ссемьями. Сбор на площади. У кого есть транспортные средства – подгоняйте тудаже, детям и старикам все равно уходить пешком. Оружие можно не брать, капитанподыщет что-нибудь получше наших игрушек. Давайте, живо!

– С Богом… – мягко сказал отец Виталий. – Ну, мать вашу!Живо!

Почему-то мне показалось, что не деловой тон дядьки, и непастырское напутствие отца Виталия буквально вымели наших из трактира – додавки в дверях, до толкотни и ругани… И впрямь было стыдно видеть это –плачущего мальчишку, не такого уж и маленького, наших пацанов ведь придетсясилком в леса гнать, все захотят с отцами в бой; и совершенно раздавленную,униженную девчонку, которую еще час назад все просто-напросто боялись. Тожемне, «Дочь Кали». Не знаю, кем была эта Кали, но дочери у нее только понтыразводить умеют!

Один я остался у стойки со стаканом. Мне прощаться не с кем.И эвакуировать – тоже некого. Дядька и отец Виталий глянули на меня, потомсвященник мягко сказал:

– Пойдем… допивай, да пойдем…

Я кивнул. Они тоже вышли.

И в трактире остались только дети-иномирцы, да я.

Впрочем, меня они, похоже, и не замечали.

– Снова! Снова, – вдруг сказал Артем, глядя на сестру. – Нуснова!

Девочка развернулась к нему, подошла – каким-то твердым,недетским шагом. Обняла, запахивая в свой халатик. Смешно это было, и странно –она на голову ниже парнишки, но вела себя скорее как мать…

– Не бойся, я тебя доведу, – ее голос лился какой-то вязкой,обволакивающей волной. – Не бойся… ты дойдешь… Все будет хорошо. Все хорошокончится.

Артем всхлипнул, поднял голову. Встретился со мной взглядом,кажется, впервые заметил, но даже не удивился. Непонятно сказал:

– Седьмой раз!

– Вы и впрямь без аТана? – неловко спросил я.

Девочка покосилась на меня через плечо. Резко сказала:

– Иди! Что мы тебе? Если бы ты захотел помочь, мы были быуже далеко отсюда! Мы тебе чужие, ты нам чужой!

– Я бы хотел вам помочь, – честно ответил я. – Только этоведь невозможно.

– Так и уходи! – отрезала девочка. – Что вам еще от наснужно?

– Это не они, это судьба, – тихо сказал мальчик.

Я поставил полупустой стакан на стойку и вышел. Отец Виталийподжидал меня у дверей, дядька уже куда-то ушел.

Все правильно. Они действительно мне чужие, и я им чужой, ився наша планета для этих странных детей ничего не стоит.