Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Анна, садитесь за стол, — позвал отец, прерывая возникшую конфузную паузу.
— Так она правда жива? — пробормотал Ян едва слышно.
— Ты ее все-таки узнал?
— Нет. Я ее впервые вижу, — признался помощник.
— Поздравляю. — Я ободряюще похлопала недотепу по плечу и поднялась. — Позову дядюшку.
— Тебе, парень, особое приглашение надо? — услышала я недовольный голос отца, зазывавшего Яна к семейной трапезе. Подозреваю, что после подобного приглашения к столу у скромного гостя на неделю пропадет аппетит.
— Я? — действительно испугался тот.
— Хочешь умереть с голоду, пока мы ужинаем? — ругнулся родитель.
Кри уже и след простыл. Наверняка он слинял в питейную на пересечении Кривого переулка и центрального проспекта, пронзающего город от края до края. Мысленно я поблагодарила всех Святых Угодников, что дядюшка предпочел провести вечер с приятелями, ведь присутствие бывшего арестанта сделало бы неловкость, царившую за кухонным столом, совершенно невыносимой.
— Сколько тебе лет? — принялся допрашивать папаня Яна, словно тот пришел на смотрины к будущему тестю. Удивительно, но они оба будто забыли, что отец мучил моего сослуживца, а не кавалера, потому как тот мгновенно раскололся:
— Двадцать четыре.
Он определенно выглядел старше.
— Женат?
Ян замотал головой.
— Помолвлен?
— Ни в коем случае.
— Родители?
— Нет.
При этих словах я замерла с не донесенной до рта вилкой и с сочувствием в голосе спросила:
— Ты живешь один?
Ян согласно кивнул:
— С семнадцати лет. Но знаете, суним Войнич… — Он робко глянул на моего папаню. — Мой дом находится в районе Южных ворот. Ехать на другой конец Гнездича, а уже ночь на дворе…
Отец вскинул кустистые брови, намекая, что не понимает, к чему ведет нежданный гость.
— У меня нет денег на наемный экипаж, а омнибусы уже не ходят. Да и ребра, знаете, побаливают…
Отчего-то в голове всплыла детская присказка про бедных родственников: «Добрые люди, дайте, пожалуйста, водички попить, а то так сильно есть хочется, что переночевать негде».
— Ты хочешь заночевать у нас? — предположила я.
— Могу спать на первом этаже, в аптекарской лавке.
— Поближе к хмельным настойкам? — заметил отец.
— Я ж не знаю, где они стоят, — испугался Ян.
У меня вырвался смешок, мгновенно растворившийся в гробовой тишине. Юмором отец обладал специфическим, не каждому понятным. Он хмуро покосился на притихшего парня, потом глянул на Анну. Девица согласно кивнула. Видимо, мое мнение в расчет не бралось.
Справедливо говоря, они были правы, в нашем доме именно я являлась человеком-катастрофой, притаскивающей домой раненых собак, спасенных актерок и избитых помощников. У меня физически не повернулся бы язык чтобы отказать несчастным в помощи.
— Ложись в гостиной, — смилостивился отец.
— Вы очень щедрый…
— Не благодари, — перебила я, с иронией покосившись на родителя, явно наступившего себе на горло, чтобы пустить под кров неженатого молодого мужчину. — Завтра утром ты сильно пожалеешь, что решился переночевать на нашем диване.
Этой ночью мне снилась утопленница. Опутанная сетью, она лежала в мокром белом платье, и на бледном запястье сверкал драгоценный браслет. Неожиданно убитая открыла глаза с крошечным сжатым зрачком и зашевелила разбитыми губами:
— Если бы ты не выпрыгнула из шкафа, то я была бы жива! Ты виновата в моей смерти!
В ужасе я села на кровати. Меня трясло то ли от пережитого во сне ужаса, то ли от холода, царившего в крошечной комнатушке. Стащив с топчана подушку, полусонная, я пошлепала в гостиную. На продавленном коротком диване рядом с камином мне никогда не снились кошмары.
Показалось, что на излюбленном месте кто-то лежал.
— Подвинься, — не открывая глаз, буркнула я и, не дожидаясь разрешения, забралась в узкую щелочку между спящим человеком и мягкой спинкой. Сосед моментально свалился с узкого дивана, словно издалека до меня донесся грохот упавшего тела.
— Нима, ты что делаешь? — возмутился обиженный голос.
— Засыпаю, — пробормотала я, едва шевеля языком.
— Но это мое место!
— Ложись рядом, теплее будет…
Меня уже окутывало новым добрым сном, а прилипала по-прежнему ворчал мне над ухом:
— У тебя отсутствует инстинкт самосохранения? Вообще не боишься?
— Ты лунатик, что ли?
— Это я-то лунатик?! — возмутился конкурент.
— Да спи уже… — окончательно вырубаясь, промямлила я.
А на следующее утро, когда в окна гостиной лил прозрачный свет, меня разбудил истошный вопль дядюшки Кри:
— Бо!! Они дрыхнут вдвоем в гостиной!
От неожиданности я резко села на диване, а сладко прижимавшийся к моей спине Ян с грохотом плюхнулся на пол и мгновенно проснулся. Мы так всполошились, будто действительно занимались чем-то предосудительным, хотя я даже не могла вспомнить, когда умудрилась перебраться из каморки для гостей в гостиную. Мы с Яном, одинаково смятенные, смотрели глаза в глаза. Он сидя на полу, я — на диване, обнимая притащенную во сне подушку.
Лунатизм меня мучил с детства, потому на всех окнах и дверях в нашем доме были прибиты щеколды. Иногда во сне мне удавалось спуститься в аптекарскую лавку, но там меня будил колокольчик. Один раз я до седых волос перепутала отцовского приятеля, оставшегося на постой и ночью залезшего в кухонный шкаф за крепкой хмельной настойкой. Он потом еще три недели заикался и поклялся перед Святыми Угодниками, что бросит выпивать. Однако в столь глупую ситуацию я попадала впервые.
Вряд ли Ян поверил бы, что, говоря об утренних сожалениях, я намекала на боль в пояснице из-за продавленных диванных подушек, а не на совместное пробуждение под очумелый крик бывшего арестанта.
Погода стояла паршивая. Облака над Гнездичем плотной завесой скрыли небосвод, дымкой окутали длинные шпили городских башен. Дождь насквозь промочил город, просочился в щели домов, насытил подземные источники. В воздухе, тяжелом и холодном, летала влажная пудра.
Ветер трепал желтоватую газетную простыню «Уличных хроник», и в отличие от «Вестей Гнездича», висевших по соседству и красовавшихся гравюрами самой знаменитой утопленницы города, центральная колонка рассказывала о театральной премьере.
— Точно пошлет куда-нибудь… в оранжерею, — вздохнула я.
— Почему никто туда не хочет ехать? — удивился Ян.
— Потому что колонка про тюльпаны — это дно. Ниже пасть просто невозможно.