— Прямо сейчас Жулита, живая и здоровая, прячется в лавке моего отца! Она думает, что ее пытался убить Чеслав Конопка…

У шефа сделалось странное лицо. Он глянул на меня как на безумную:

— Ты только что обвинила королевского посла в убийстве любовницы?

— В попытке, — поправила я и полезла в сумку: — Я даже оттиски сделала на фоне окна…

— Быстро печатаем «молнию»! — провозгласил шеф, выскакивая из-за стола, и народ выдохнул с облегчением. Началась суматоха, как всегда, когда редакция готовилась выпустить листовку с горяченькой новостью.

И в этот момент в контору с треском раскрылась дверь, и, съехав на приступочке, в рабочий зал ввалился задыхавшийся от бега наш сослуживец, суним полнотелый и невысокий, отчаянно напоминавший надутый шарик.

— Нашли! — Задыхаясь, он согнулся пополам и схватился за, видимо, сильно коловший бок. — Тело Жулиты из реки сетями сейчас доставать будут!

Сослуживцы, точно в одном из дурных спектаклей городского театра, замерли с открытыми ртами и уставились на черного вестника.

— Я с омнибусной станции бежал сказать, что наши соседи уже атакуют причал! — простонал он и ткнул трясущимся пальцем в потолок, намекая на конкурентов из «Вестей Гнездича».

Если бы убийственные взгляды шефа умели протыкать насквозь, то у меня во лбу точно бы появилась дырочка.

— Это не ее тело! — моментально замахала я руками. — Тело Жулиты… В смысле, не тело, а она сама сейчас пьет кофей на втором этаже у меня дома!

Выразительным жестом шеф смял в кулаке испещренный мелкими буквами листок и швырнул мне в лицо, едва успела поймать.

— К Висле! Делать оттиски трупа, пока в оранжерею тюльпаны описывать не отправил! И еще!

Он оглянулся на скромно сидевшего на краешке стула парня, и тот подскочил, точно под ним распрямилась скрученная пружина.

— Иди сюда!

Новичок, по-прежнему прижимая к груди сумку, кстати сказать, из весьма неплохой выделанной кожи, присеменил к столу.

— Знакомься, Катарина. — Шеф оглядел парня. — Как, ты говоришь, тебя зовут?

— Ян Гуревич.

— Вот! Ян, — согласилось руководство. — Твой помощник.

— Кто? — вытаращилась я.

— Ты же просила помощника. Бери, обучай.

— Его? — округлила я глаза и пробормотала: — Шеф, вы же говорили, что нам скоро жалованье будет нечем выплачивать…

— Зато он еще в должность не вступил, а уже привел клиента с годовым контрактом на целую полосу объявлений…

Я смерила парня долгим взглядом.

— То есть место ты себе купил?

— Ну, почему сразу купил? — пробормотал он смущенно.

Сказать честно, прежде помощник мне представлялся совсем иначе, мальчишкой, способным пролезть в чужую форточку ради хорошего оттиска, и Ян Гуревич никак не вписывался в мои представления о вертлявом школяре. Он был явно старше меня и по росту выше на добрую голову, а во взгляде внимательных карих глаз с длинными, как у девчонки, ресницами скрывалось нечто цепкое, холодное, что никак не вязалось с миловидным, маленьким личиком.

— Гравиратом умеешь пользоваться? — спросила я, отчаянно надеясь, что выгляжу высокомерной или хотя бы важной. Но вообще-то было сложно источать надменность, глядя на помощника снизу вверх.

— Ум-мею, — проблеял он.

— Если вы закончили, то выметайтесь! — ткнул пальцем шеф в сторону выхода и обратился к остальным: — Кто поедет в оранжерею?!

Народ мгновенно принял крайне деятельный вид, стараясь избежать поездки. Конечно, никому не нравилось работать полевым газетчиком.

— Пойдем, — махнула я рукой новоявленному помощнику.

— И чтобы к ночи вернулись с материалом! — прикрикнул шеф нам в спину.

— До-до-до свиданья, — испуганно поклонился Ян, прижимая сумку к груди.

Мы выбрались на улицу. Сверху крапал мелкий дождь, пятная влажными кляксами пешеходную мостовую. С тоской я покосилась на желтоватый газетный лист «Уличных хроник», вывешенный на стене здания.

В самом центре красовалась на загляденье удачная гравюра Жулиты в образе страдающей невинности, и совесть снова кольнула точно игольным острием. Я даже представить себе не могла, что, вывалившись из театрального шкафа, превращу живую популярную актерку в самый знаменитый труп Гнездича.

— Ты мертвецов боишься? — обратилась я к Яну.

— Нет, — немедленно ответил он.

— Тогда тебе снимать. — Вытащенный из сумки гравират немедленно, как живой, выскользнул из заледеневших на холоде рук. Устройство обязательно бы грохнулось на брусчатку, как много раз до того, но оказалось ловко перехваченным Яном. Парень замер на мгновение и быстро глянул на меня, проверяя реакцию на удивительное проворство.

— Неплохо, — хмыкнула я.

— Спасибо, нима Катарина.

— Нет, нет! Просто Катарина. Какие могут быть церемонии между сослуживцами? — Я накинула на голову непромокаемый капор и уже собралась выйти из-под козырька, как опомнилась: — Только не забывай мне говорить «вы». Официоз разводить не стоит, но все-таки я твой шеф и отвечаю за тебя головой. Это ясно?

— Ясно.

Он выглядел таким кротким и послушным, как будто издевался. С подозрением я заглянула в миловидное лицо, но в темных глазах не было и намека на насмешку. Почему их взгляд мне казался пронизанным колючим холодом?

— Хорошо. — Я решительно направилась по пешеходной мостовой.

— Только, Катарина! — остановил меня оклик. — Причал в противоположной стороне.

Вот ведь ослица! Затормозив, я произнесла самым небрежным тоном, на какой оказалась способна:

— Хотела срезать.

— Тогда пойдем коротким путем, — тут же согласился Ян и глянул в серое тяжелое небо. — А то дождь крепчает.

— Лучше людными улицами, — мгновенно нашлась я, разворачиваясь в нужную сторону. — Центральный район очень неспокойный.

— Здесь же восемь стражьих пределов…

Святые Угодники, и откуда ты, умник, прибился в мою спокойную заводь?!

— Вот я и говорю, что район неспокойный. Иначе зачем им столько пределов строить? — фыркнула я и проворчала: — Кстати, почему ты говоришь мне «ты»?

— Простите. — Он убрал закрытый в поцарапанный чехол гравират в суму и перекинул ее через плечо.

Берег Вислы, где спасатели на лодках щупами проверяли дно, облепили неугомонные газетчики и любопытные зеваки. Вдалеке гнул каменную спину Горбатый мост, и на нем толпились зрители, привлеченные поиском известной самоубийцы. У самой кромки воды дежурили хмурые стражи в форменных плащах.

Подмерзший народ перешептывался — боялся громко разговаривать рядом с утопленницей. Тут же мальчишки-оборванцы, нахохлившиеся на перевернутой лодке, в ожидании страшного улова хрустели мочеными яблоками.