Ухватившись левой рукой за спинку стула, чтобы выпрямиться,он протянул ей дрожащую от волнения правую.

– Кэтрин, – прошептал он.

Виктория неуверенно вложила руку в его ладонь, и длинныепальцы Чарльза крепко сжали ее.

– Кэтрин, – снова хрипло прошептал он, и Виктория заметилаблеснувшие в его глазах слезы.

– Кэтрин звали мою мать, – мягко сказала она. Его пальцычуть ли не до боли сжали ее руку.

– Да, – прошептал он. Затем прокашлялся, и его голос обрелнормальное звучание. – Да, конечно, – сказал он и тряхнул головой, как бы длятого, чтобы прийти в себя.

Виктория обратила внимание на то, что он был невообразимовысок и очень худ. Его карие глаза всматривались в каждую черточку ее лица.

– Итак, – оживленно начал он, – вы дочь Кэтрин. Викториякивнула, еще не зная наверняка, как все это следует понимать.

– Меня зовут Виктория.

Странная нежность мелькнула в его глазах.

– А меня – Чарльз Виктор Филдинг.

– Ах вот как, понятно, – промямлила она.

– Нет, – сказал он, – вам непонятно. – При этом герцогулыбнулся, и улыбка была такой мягкой, что он сразу стал выглядеть гораздомоложе. – Вам ничего не понятно. – А затем неожиданно он заключил ее в крепкиеобъятия. – Добро пожаловать домой, дитя мое, – глухим от волнения голосомпроговорил он, похлопывая ее по спине и еще крепче прижимая к своей груди. –Добро пожаловать!

И у Виктории появилось странное ощущение, что онадействительно попала в родной дом.

С хитрой улыбкой он отпустил ее и пододвинул ей стул.

– Должно быть, вы умираете от голода. О'Мэлли! – позвал онлакея, ожидавшего подле серванта, в котором красовались серебряные блюда. – Мыоба до смерти голодны.

– Да, ваша светлость, – ответствовал лакей, повернулся иначал наполнять тарелки.

– Прошу меня простить за то, что я не выслал своевременнокарету в порт, – мотнув головой, сказал Чарльз. – Я даже не мог себепредставить, что вы приедете раньше срока, так как мне говорили, что обычнодепеши из Америки приходят с опозданием. Ну да ладно. Надеюсь, путешествие былоприятным? – поинтересовался он, пока лакей расставлял тарелки с яйцами,картофелем, почками, ветчиной и хрустящими французскими булочками.

Виктория посмотрела на ряды узорных золотых ножей и вилок пообе стороны от ее тарелки и мысленно вознесла хвалу матери за то, что их сДороти научили правильно пользоваться ими.

– Да, путешествие было очень славным, – улыбнулась она, азатем с неловкой робостью добавила:

– Ваша светлость.

– Бог ты мой, – хмыкнул Чарльз, – вряд ли нам стоит бытьтакими официальными! В таком случае мне пришлось бы называть вас графинейЛэнгстон или леди Викторией. Меня это ни в коей мере не устраивает – я быпредпочел, чтобы вы называли меня дядей Чарльзом, а я величал вас Викторией.Что скажете?

Виктория ощутила, как в ее душе зарождается теплаяпривязанность, и ответила:

– Что ж, я не против. Я уверена, что никогда бы не сумелаотозваться на обращение «графиня Лэнгстон» – кто бы она ни была, – да и «ледиВиктория» как-то не вяжется со мной.

Положив салфетку на колени, Чарльз бросил на нее странныйвзгляд.

– Но на самом деле и то и другое относится именно к вам.Ваша мать была единственным ребенком у графа и графини Лэнгстон. Онискончались, когда Кэтрин была юной девушкой, их титул происходил из древнегошотландского рода и перешел к ней. Вы ее старший ребенок, так что теперь этоттитул ваш.

Синие глаза девушки сверкнули веселой искоркой.

– Ну и что же мне с этим делать?

– То же, что делаем мы все! – хмыкнул он. – Афишируйте это.– Он выждал, пока О'Мэлли поставил перед ним тарелку. – Между прочим, кажется,в Шотландии есть небольшое поместье, наследуемое вместе с этим титулом. Аможет, я ошибаюсь. Что об этом говорила ваша мать?

– Ничего. Мама никогда не говорила об Англии или ее жизни вте времена. Мы с Дороти всегда считали, что она.., как бы это сказать.., обыкновенныйчеловек.

– В вашей матери не было ничего «обыкновенного», – мягкозаметил он. В его голосе Виктория уловила волнение, и это ее удивило, но когдаона начала расспрашивать о жизни матери в Англии, он покачал головой инепринужденно пояснил:

– В один прекрасный день я расскажу вам все о.., обо всем.Но не сейчас. Пока давайте получше узнаем друг друга.

Целый час пробежал незаметно, пока Виктория отвечала начетко сформулированные вопросы Чарльза. К концу завтрака стало ясно, что онполучил полное представление о ее жизни до того самого момента, когда онаприбыла к подъезду его дома с визжащим поросенком в руках. Девушка рассказал»ему о деревенских телятах, об отце и об Эндрю. По непонятной причине рассказ обэтих двух людях сильно испортил ему настроение, но в то же время он проявилнаибольший интерес именно к ним. Расспросов о матери он осторожно избегал.

– Признаюсь, меня повергает в недоумение вопрос о вашей;,помолвке с этим Эндрю Бэйнбриджем, – заметил он, нахмурив лоб, когда онаокончила свой рассказ. – В письме, полученном мной от доктора Морисона, не былоникакого упоминания об этом. Совсем наоборот – в нем говорилось, что у вас ссестрой никого нет. А ваш отец дал благословение на этот брак?

– И да и нет, – ответила Виктория, удивленная его реакцией.– Понимаете ли, мы давно знакомы с Эндрю, но папа всегда настаивал на том, чтоофициальная помолвка может состояться не раньше чем мне исполнитсявосемнадцать. Он считал, что это слишком серьезное дело, чтобы решать его вболее молодом возрасте.

– Весьма разумно, – согласился Чарльз. – Однако вамисполнилось восемнадцать до того, как погиб ваш отец, и тем не менееофициальной помолвки с Бэйнбриджем еще не было, так?

– Да, это так.

– Причина в том, что ваш папа все еще не давал своегосогласия?

– Не совсем. Незадолго до того, как мне исполнилосьвосемнадцать, миссис Бэйнбридж – мама Эндрю – предложила Эндрю поехать заграницу по сокращенной программе гранд-тура, чтобы испытать наши чувства и датьему возможность, как она выразилась, «последний раз погулять».

Эндрю считал, что эта идея бессмысленна, но мой папа былабсолютно согласен с миссис Бэйнбридж.

– Мне представляется, что ваш отец, по существу, не былсторонником вашего брака с молодым человеком. В конце концов, вы знали другдруга в течение многих лет, так что вряд ли было необходимо проверятьсерьезность ваших чувств. Похоже, что это было не причиной, а скорее предлогом.И по-моему, мать Эндрю также не в восторге от предстоящего брака.