Вернувшись в комнату, я поправил диванные подушки и набрал Кларин номер. Ее не было дома, и это меня утешило.

Бенар явился через полчаса, — бледный, лихорадочно дрожащий. Он принес здоровенный пакет от "Франпри"[17] и водрузил его на кухонный стол. Я тут же залез в пакет и выудил на свет божий бутылку кагора, которую сразу и откупорил. Бенар молча глазел на меня, слегка удивленный моим нарядом и уж конечно моей опухшей мордой.

— Опять нализался? — спросил он наконец.

— Ну вот, нельзя уж и стаканчик выпить, сразу "нализался"…

Он взял протянутый мной стакан вина — небольшой такой, с портретом Мишеля Платини.

— Значит, тебе тоже звонили?

Его голос дрожал. Я помолчал, перед тем как ответить.

— Звонили, ну и что? Любой шутник может устроить такой розыгрыш. Ну даже если это действительно "Месть за полицию"? Ты можешь себя в чем-нибудь упрекнуть? Я — нет. Парни из уголовки допросили меня — что было, то было, — но я ни слова им не сказал. Да и говорить мне нечего, я же ни черта не знаю…

— Эти типы нагнали на меня страху, — прервал Бенар, — они вляпались в это дерьмо и теперь не знают, как оттуда выбраться.

— Но вряд ли они из нашего подразделения, — рискнул я заметить.

— Во всяком случае, нас они знают…

Бенар смолк и глотнул из стаканчика. Потом резко повернулся ко мне.

— Почему они звонили лично тебе — вот сегодня утром?

— Кто "они"? — ответил я вопросом на вопрос, стараясь выиграть время.

— Ну эти, из уголовки, ты же знаешь…

— Я вижу, дурные вести не стоят на месте. Тебе-то откуда стало известно?

Бенар налил себе второй стакан и протянул бутылку мне. Я отказался. Он продолжал:

— Парни из уголовки сегодня все утро допрашивали наших. Одного за другим. Ихний комиссар — как его, Шарон, что ли? — сказал, что тебя заслушали отдельно. Он даже спросил: "Вы его хорошо знаете, какие у него убеждения, отличается ли он жестокостью?"

— Так и спросил?

Я начал волноваться. Мое спокойствие мигом улетучилось.

Бенар поведал мне, что Шарон и его подручный задали кучу вопросов по поводу моей персоны. Высказывался ли я когда-нибудь в защиту смертной казни, состою ли в профсоюзе и если да, то в каком, связан ли с экстремистами и прочее в том же духе.

— Ну и как, по-твоему, они меня подозревают?

— Ясное дело… Все у нас заметили, что ты с некоторых пор ходишь сам не свой, кидаешься на людей из-за пустяков. Обидчивый стал, прямо не тронь тебя. И многим ребятам это не нравится. Они считают тебя слегка чокнутым, вот как…

— И ты тоже?

Мой голос дрогнул, и это меня даже смутило.

— Да, знаешь, тогда, у меня, мне показалось, что ты сильно не в своей тарелке и только притворяешься веселым. Вчера мне звонила Клара, ее тоже это обеспокоило. Да и Кристине она в том же призналась. Что-то тебя здорово гложет, верно?

— Ладно, старик, хватит играть в психолога, это не твое амплуа. Если ты своей жизнью доволен, значит, тебе повезло. А я вот иногда сижу и думаю, за каким чертом живу? Удивительное дело, скажешь нет? — И я налил себе до краев. — Могу поспорить, что ты и сейчас сомневаешься: а не я ли в самом деле заварил всю эту кровавую кашу? Ну скажи, так или не так?

Бенар долго мялся, вид у него был крайне смущенный. Наконец он встал и взял свой плащ.

— Болтаешь невесть что. Ладно, Ноблар, давай прочухивайся, увидимся, когда захочешь.

— Во-во, мотай отсюда! Не приставай со своей трепотней!

Я попытался встать с кровати, но тут же тяжело плюхнулся назад. Мой приятель огорченно поглядел на меня и открыл дверь. Не успел он прикрыть ее за собой, как я крикнул ему вслед убийственную, на мой взгляд, фразу:

— Валяй, дуй к Шарону и скажи ему, что сам ничего не знаешь, но сильно подозреваешь меня!

Схватив бутылку, я выпил все содержимое прямо из горлышка. После чего уткнулся головой в диванную подушку и провалился в забытье.

Покажите мне полицейского, который никогда не уносил бы к себе домой служебное оружие! Ручаюсь, что такого на всем свете не сыщешь. По правилам, свою пушку положено оставлять в комиссариате. Если только не имеешь разрешения на ношение оружия. У меня-то оно есть, я член стрелкового клуба. По-моему, за три года я там побывал раз пять, не больше. Но каждый вечер я возвращаюсь домой со своим "357-м" на поясе. Как и все мои сослуживцы.

Вот суть моих размышлений нынче утром, когда я натягивал брюки. День мне предстоял свободный, и я не желал провести его так же, как вчерашний.

Ночь у меня выдалась прекрасная, ну просто необыкновенная выдалась ночь. И пробуждение не такое уж тягостное. А может, я просто оказался более стойким, чем думал, или уж мне было до такой степени паршиво, что все отшибло начисто. Любой вариант на выбор.

Я тщательно побрился, вымыл голову, переоделся с головы до ног. В спортивном стиле: бежевая полотняная куртка, коричневые мокасины.

Не торопясь, спустился по лестнице. На моем почтовом ящике красовалась вечная надпись "Смерть шпикам!", которую я даже не трудился стирать, плевал я на это.

Погода наконец решила разгуляться. Стало потеплее, и небо почти расчистилось. Я спустился в метро. С газетенкой под мышкой — чтобы избавиться от одолевшей меня хандры.

ПОЛИЦИЯ НЕ В НАСТРОЕНИИ — гласил жирный заголовок во "Франссуар". Но сама статейка даже на пять столбцов не потянула. Похоже, что у леди Ди[18] неприятности были посерьезнее наших. Ее сынок заболел краснухой.

Сообщение о дурном