После трехнедельного визита Тито вернулся из Москвы с уверенностью, что хотя Хрущев и на правильном пути, сталинизм всё еще жив. В частности из-за прослушки, которая была установлена везде, где он находился, даже на берегу Черного моря и прогулочной дорожке в Сочи. Тот факт, что советские власти реабилитировали Милана Горкича, его предшественника на посту главы партии, не выглядело как дружеский жест. Тем более что об этом решении, о котором писали все газеты, Тито никто не предупредил[1665]. Во время триумфа в Бухаресте, который он посетил по пути домой, Тито заявил: «Московские сателлиты теперь больше не сателлиты»[1666]. Но по возвращении в Белград уже более трезво он отметил: «Всё движется тяжело: одни тянут вперед, другие назад»[1667].

Сразу же после отъезда югославской делегации советские лидеры подтвердили, что не собираются отказываться от руководящей роли внутри социалистического блока. Прежде чем Тито успел вернуться в Белград, 22 и 23 июня 1956 г. Хрущев созвал заседание верховных руководителей стран-сателлитов, на котором «презрел» только что подписанную Московскую декларацию. «И никто из присутствовавших не смог ничего ни добавить и ни прибавить», – с грустью писал в своем дневнике Велько Мичунович[1668]. Если такое отношение нравилось московским вассалам, поскольку оно подтверждало status quo, а тем самым и их власть, то народы Восточной Европы восприняли визит Тито как «третью русскую революцию» и ожидали от нее улучшения своего положения. Маршал еще не успел выехать из Советского Союза, как в Познани в Польше начались столкновения между рабочими и полицией, которые 28–29 июня переросли в настоящее народное восстание. Эти драматические события ослабили позицию Хрущева и добавили уверенности тем советским руководителям, которые не соглашались с его политикой. В прессе можно было снова прочесть заявления «о международной пролетарской солидарности» и требования сомкнуть ряды против «капиталистических происков»[1669]. На Западе возможную связь между реабилитацией СКЮ и событиями в Польше не могли оценить правильно. Напротив, тот факт, что югославы приняли в отношении беспорядков в Познани советский тезис о влиянии, которое имеют западные реакционеры на польских рабочих, укрепило мнение о существенном сближении и согласии между Хрущевым и Тито[1670]. В Вашингтоне и Лондоне и в других столицах «свободного мира» «entente cordiale»[1671] Тито с Советским Союзом получала всё больше и больше обеспокоенных и негативных оценок. Ветер враждебности подул из США: было принято важное дополнение к закону о помощи зарубежным странам, представленное Сенату 29 июня 1956 г., которое предусматривало исключение Югославии из этой программы. Хотя это предложение было отклонено, Сенат вдвое сократил сумму, которая первоначально предназначалась Югославии, и президенту Эйзенхауэру рекомендовал окончательно перевести эту сумму в течение девяноста дней, но только если он уверен, что это делается в интересах Америки. Обеспокоенный этими новостями, Тито направил Эйзенхауэру секретное письмо, в котором подчеркнул, что помощь США, конечно же, важна, но еще важнее их дружба. В разговоре с американским послом Джеймсом В. Риддльбергером, Тито указал на то, что его политика дружеских отношений с социалистическими государствами освободила их от сталинизма и доказала, что они имеют право иметь отличное от Москвы мнение[1672]. Но эти медовые речи не помогли. Согласно имеющимся данным, Югославия в промежуток между 1951 и 1956 гг. получила стратегического сырья на 717 млн долларов, а с 1956 по 1963 г. – только на 16 млн [1673].

Несмотря на то что Тито пытался успокоить своих партнеров на Западе, он их в то же время упрекнул в том, что они не в состоянии оценить новое положение, которое сложилось в Советском Союзе отчасти и благодаря его влиянию. «Иногда черт не так страшен, как его малюют», – сказал Тито американскому послу[1674]. Уверенность в том, что он является носителем новых ценностей в международных отношениях, побудила его действовать не только в Африке и Азии, но и в странах-сателлитах с целью укрепить их независимость от Москвы. Югославские дипломаты в разговорах с коллегами из стран-сателлитов подчеркивали отличия своего общественного и экономического устройства и сравнивали свою политическую систему с «государственно-бюрократическим аппаратом» Советского Союза. Для того чтобы защитить свой путь к социализму, Тито направил делегации в Польшу и Венгрию, которые, казалось, были больше всех подготовлены к переменам, подобным югославским. В Польше Тито поддержал Владислава Гомулку в его реформах и подтолкнул его к большей независимости от Москвы, в Албании подстрекал против диктаторского режима Энвера Ходжи, в Болгарии содействовал падению Вылка Червенкова, в Румынии поддерживал противников Георге Георгиу-Деж. Наиболее решительно он выступил против венгерского лидера Матиаша Ракоши, которого хотел заменить на Имре Надя (долгое время находившегося в тюрьме по обвинению в симпатиях к титоизму). Стремление Тито вытащить соседнее государство из «пучины сталинизма» увенчалось только частичным успехом, так как Советский Союз в середине июля принял решение отстранить Ракоши от власти, а во главе венгерской партии поставить Эрнё Герё, который был таким же убежденным сталинистом, как и его предшественник. Чтобы хоть как-то угодить Тито, венгры реабилитировали Ласло Райка, которого перезахоронили в Будапеште с государственными почестями. В Белграде воздание почестей бывшему венгерскому министру, осужденному на смертную казнь в 1949 г. за обвинение в титоизме, восприняли как важный сигнал десталинизации[1675].