СКЮ не послал своих делегатов на ХХ Съезд КПСС, хотя Тито отправил своим «советским товарищам» приветственное письмо, в котором с трудом скрывал свои триумфальные чувства относительно тех результатов, которых он достиг и которые подтверждали правильность его сопротивления Сталину[1650]. По прочтении югославских газет и журналов того времени, считает Слободан Станкович, становится очевидным, что коммунистические руководители были на седьмом небе. В их глазах маршал Тито был настоящим гением – руководитель маленького государства, которое имело достаточно храбрости восстать против великана. Библейская притча о Давиде и Голиафе полностью повторилась [1651].

Письмо Тито стало первым ответом с югославской стороны на заявления Хрущева о необходимости помимо государственных отношений обновить и партийные. Это выглядело весьма логично, после того как Хрущев на съезде высказал мысль, что социализм возможно построить не только путем революции, но и парламентскими средствами, и что война не неизбежна[1652]. Так созрели условия для визита Тито в Советский Союз, который обе стороны начали активно готовить. Летом 1955 г. Москву посетила югославская парламентская делегация, в состав которой входили десять членов ЦК и один член Политбюро. Результатом визита стал советско-югославский экономический договор, подписанный 1 сентября того же года. Он должен был удвоить объем торгового обмена между странами. В то же время югославская внешняя торговля с государствами восточного блока увеличилась на 33 %[1653]. В феврале следующего года на ХХ Съезде КПСС была принята рекомендация о необходимости «укрепить дружбу и сотрудничество с братскими народами ФНРЮ», немного времени спустя Кремль одобрил крепкие кредиты[1654]. В начале марта 1956 г. Тито отозвал из Москвы посла Добривоя Видича, о котором в Кремле говорили, что он имеет слишком тесные связи с американским послом, и заменил его на черногорца Велько Мичуновича, который был заместителем секретаря в секретариате иностранных дел и человеком № 2 в югославских спецслужбах, как считали в СССР[1655]. На деловом обеде в честь Видича Хрущев после тоста извлек из кармана своего жилета маленькую брошюру и вручил ее послу: «.передайте это товарищу Тито, он прочтет с интересом. Думаю, что вы, югославы, не написали ничего лучше». Это был текст тайного доклада, в котором он подвергал критике Сталина. На Тито этот жест произвел большое впечатление и убедил его, как он говорил, в том, что СССР на пути выздоровления[1656]. Советский Союз 17 апреля распустил Информбюро, тем самым подтвердив югославский тезис, что эта организация после Белградской декларации стала анахронизмом. В мае государства подписали договор о сотрудничестве, в конце того же месяца Тито по-своему признал, что культ личности больше не актуален и в Югославии. Прежде всего он предложил, чтобы 25 мая больше не праздновали его день рождения, а отмечали день молодежи. Значительно чаще стали говорить, что помимо межправительственных отношений необходимо обновить межпартийные, вопреки утверждениям некоторых югославских руководителей во время «паломничества» Н. С. Хрущева, что этого никогда не произойдет. 2 июня, после «победоносного» путешествия через Румынию и Молдавию, Тито прибыл в советскую столицу с многочисленной свитой и женой Йованкой, которая в качестве первой леди впервые была за границей[1657]. На вокзале его встречали все советские руководители во главе с Хрущевым. В тот же день Молотова отправили в отставку с поста министра иностранных дел – красноречивый знак того, что Хрущев хотел принять Тито как блудного сына. В Москве его встретили с таким блеском, которого, начиная с революции, не был удостоен ни один гость; в Сталинграде, в Киеве его встречали тысячи, на улицах Ленинграда – более миллиона человек. Искреннее воодушевление масс, которое он вызвал своим непринужденным и достойным выступлением, а его супруга Йованка – своими скроенными по западной моде костюмами, создало теплую атмосферу, которая оказала влияние и на закаленное циничное советское руководство[1658]. Как записал югославский посол Велько Мичунович, под дирижерской палочкой Хрущева Ворошилов, Булганин, Микоян, Каганович и даже Молотов соревновались между собой, кто из них более решительно осудит политику Сталина в отношении Югославии[1659]. Хрущев в стремлении сделать приятное югославам открыто заявил, что «и ФНРЮ успешно строит социализм», но это еще не означает, что он угодил им. Напротив, на многочисленном митинге, на стадионе Динамо, где 19 июня он выступал совместно с Тито, Хрущев пытался в своей речи показать, что Югославия вернулась в «социалистический лагерь», «монолитность» которого он особо подчеркнул. Тито его поправил и отметил, что не собирается отказываться от самобытности, поскольку «наш путь отличается от вашего», но он не был услышан[1660].

Венцом визита стала Московская декларация, которую Тито задумал не только как подтверждение равноправия КПСС и КПЮ, но и равноправия КПСС и других коммунистических партий[1661]. Советские лидеры, которые еще в Белграде с раздражением отнеслись к подобным предложениям, с этим не согласились. Их цель заключалась в убеждении югославов в том, что необходимо достигнуть «идеологического единства», иными словами, что они должны присоединиться к «лагерю». Хрущев и его соратники были убеждены, что югославское присутствие в нем решительно улучшило бы личные отношения между социалистическими государствами и в то же время укрепило их власть в самом Кремле. Несмотря на то что Тито хотел поддержать Хрущева в борьбе против сталинистов, которые были еще сильны в КПСС и в народных демократиях, с этим предложением он не мог примириться. Он отметил, что само понятие «лагерь» неприемлемо, поскольку вызывает ассоциацию с диктатурой и представляет собой «устаревшую форму организации». В ходе посещения крейсера «Фрунзе» собравшимся морякам он сказал, что Югославия верный защитник социализма на границах социалистического лагеря в Южной Европе[1662]. Дело дошло до противостояния и ожесточенных дебатов, которые закончились всего за час до начала запланированного торжества. Ясно было одно – неудачные переговоры показали бы, как нетвердо стоит Хрущев в то время, когда в Польше и Венгрии назревали кризисные события[1663]. В итоге декларация, подписанная 9 июня 1956 г. в Георгиевском зале Большого кремлевского дворца, выглядела как компромиссное решение. Признавалось равенство между государствами и невмешательство во внутренние дела и в «духе интернационалистических принципов марксизма-ленинизма» признавалось право на разнообразие социалистического развития. Но не говорилось о равенстве между партиями, на что рассчитывали Тито и его соратники. Однако эта декларация имела исключительное значение. Как сказал Хрущев: «Нельзя было разрешить другим то, что было позволено Югославии»[1664].