Он снова потянул на себя. На свет из брюха Латхуса показалось нечто белесое. Однако оно так крепко вросло в тело носителя, что Юлиану снова пришлось использовать кинжал – чтобы отделить его. Он тянул и тянул червя, разрезал его, и по пальцам у него текла густая слизь, в которой тот купался в брюхе, как та же самая рыба в воде.

Червь был длинным, белесым, однако в некоторых местах почти прозрачным, со множеством отростков. Тело его изгибалось в предсмертных судорогах, и, как бы Юлиан ни силился отыскать голову или нечто похожее на нее, он не смог. Рассмотрев сотрапезника, он пришел ко мнению, что голова червя, вероятно, не здесь, в брюхе, а подле головы самого Латхуса, ибо уж очень вытянутым он был.

– Сотрапезники… Вицеллий рассказывал мне о них. Это обыкновенные черви-паразиты, оплетающие хозяина изнутри, как паук – паутину. Однако они всего лишь повторяют последние действия хозяина и к развитию личности не приспособлены. Но кто бы мог подумать, что над низшими паразитами может довлеть нечто более развитое, что они, подобно вурдалакам, могут быть соединены мысленно с хозяином, исполняя его волю? Вот ваша власть, достопочтенный, правда же?

Впрочем, вопрос остался без ответа. Илла настойчиво молчал, лишь свербел Юлиана яростным взглядом, однако сделать ничего не мог – он чувствовал, как силы покинули его, и теперь лежал на тюках, ослабший.

Где-то в коридорах раздался шум. Юлиан, опасаясь гвардии, которая могла в любой момент явиться вместе с Тамаром, поднялся. Он отер склизкие руки об остатки своего костюма. Затем посмотрел на своего покровителя, ставшего ему врагом, и торопливо вышел.

Кровь сочилась из его ран, а дыхание будто стало останавливаться, отчего он стал судорожно вздрагивать. Нужно было найти место отдохнуть – дар требовал тишины.

Дойдя до развилки, он свернул в другую сторону и медленно дошел до комнаты Ученого Приюта, выходящей окнами на сад. Там он открыл дверь и пошел, качающийся, к окну. Распахнул его. И хотя где-то слева трещал огнем дворец, ибо пламя яростно пожирало башню Ратуши, в этой части сада было тихо.

* * *

Солнце показалось на востоке и осветило едва слабым лучом башню Ученого Приюта. Юлиан взглянул на серый рассвет и с трудом улыбнулся – ночь страха закончилась. Право же, он хотел отомстить Абесибо, желал всем сердцем. Но сейчас он устал… Душа его устала от лжи, подлогов и предательств, а тело – от того нечеловеческого усилия, которое он совершил.

В окно ворвался свежий морозный ветер, приласкал обсыпанное сажей лицо. Юлиан занес ногу в окно, чтобы вылезти и пойти к реке. И пусть издалека доносились голоса тех, кто спасся от огненного шторма, но ему было плевать. Он пройдет через сад к Вериатели – и никто его не остановит.

Он не увидел, как у него за спиной вдруг появилась из пелены фигура с удивительными голубыми глазами. Как взмахнул клинок, блеснув в наступающем рассвете. Резкая, невыносимая вспышка боли пронзила Юлиана. Сначала ему показалось, что он ослеп. Потом его вдруг схватила черная тьма, и он потерял чувство пространства и времени. Пустота поглотила его сознание.

Голова его скатилась с плеч и упала наземь. Глаза его, покрытые копотью, распахнулись еще шире, и Горрон де Донталь, видя смерть молодого старейшины, смерть первую, жуткую, улыбнулся с печалью во взоре. Он склонился над обезглавленным телом. Затем коснулся пальцами ручьев тягучей крови, запустил их себе в рот, посмаковал воспоминания.

– Умирать в первый раз – всегда отвратительно, Юлиан. Мы хоть и бессмертны, но это не значит, что страдания от смерти и пустоты нам неведомы. Сочувствую вам, хотя я и постарался это сделать быстро, – медленно сказал Горрон, с печалью разглядывая судороги тела. – Право же, я хотел поступить по велению души и дать вам шанс уйти. Все-таки вы второй в очереди, и, получись у них с Генри, за которого они сейчас возьмутся, за вами бы никто не стал гоняться. Но вы сами избрали свой путь, а потому и я изберу путь договоренности. Ох, Филипп, Филипп. Что же сейчас начнется… Но они не получат все, и полной победы я им не отдам, а посему, Мариэльд, условия поменялись.

Горрон нащупал на запястье мертвеца браслет. Второй взмах – и от тела отделилась рука. Тело содрогнулось, и воздух пронзил звон рассыпающегося браслета, вместе с которым из обезглавленного трупа засочилась черная кровь, оскверняя воздух вокруг запахом гнили.

Горрон с интересом присел, рассмотрел черную кровь, что свернулась у трупа, затем коснулся своей головы, в которой зазвенело. Да, все старейшины это почувствовали. Началось!

* * *

Абесибо шел по залам, оставляя за собой следы от тянущейся крови. Кровь так густо облепила стены и пол, а трупов было так много, что, казалось, будто идет архимаг по пожарищу. В коридорах стояла тишина. Двери всех спален и кабинетов были распахнуты – их предварительно проверили, нашли всех прячущихся и без жалости убили.

Архимаг повернул голову влево, разглядел сквозь разбитое из-за арбалетного болта стекло Висельную площадь. Оттуда доносились истошные вопли, окрики заклинаний, лязг оружия. Гвардия была почти на подступе ко дворцу, но они опоздали. Абесибо ненадолго задержал взгляд на виселице, которая виднелась за окном, вспомнил череду повешений и пыток его родни. Затем усмехнулся и пошел дальше.

Холодным, решительным взглядом он рассматривал трупы: тех, кто недавно служил ему, тех, для кого он был символом могущества Элейгии. Перед входом в храм лежали несколько защитников короля, которые пали последними. Их мертвые взоры, сожженных, изрубленных, устремились к тому, кто их предал, но Абесибо скользил по ним с безразличием. Лишь на толстом теле Габелия он ненадолго остановил свой взгляд, с омерзением рассматривая его выпученные глаза, приоткрытый рот и обугленную бороду. Тут же вспомнился Илла Ралмантон. Впрочем, сейчас было не этого парчового скелета, который без своих хозяев не стоил и одного сетта.

– Вам еще нужна помощь, достопочтенный? – спросил один чародей по имени Эйстера.

– Нет. Все уже сделано.

– А что делать нам?

– Уходите порталами.

– Но… порталы не работают. Что-то мешает…

– Тогда выбирайтесь за пределы действия защитных камней и уходите в Эгус там, – усмехнулся Архимаг.

Все как один побледнели, понимая, что их бросили на произвол судьбы. Обещанные власть и богатство были там, в Эгусе, но отчего-то не работали в башне Коронного дома ни рассеивающие камни, которые так и не смогли обрушить стену, ни порталы, которые были заготовлены для побега. Маги открыли рот для скромных возмущений, но Архимаг уже отворил дверь храма и исчез в его черноте.

Абесибо Наур шел по ковровой дорожке, мягко ступая по ней окровавленными туфлями с позолотой. К этому дню он надел на себя лучшие доспехи, платье, шаперон. На поясе его спал усыпанный драгоценностями клинок, который, впрочем, был более церемониальным, ибо сам архимаг являл из себя оружие куда более грозное.

И вон он, уверенный, шагнул в полутьму храма, улыбаясь. Все защитники были мертвы. В глубинах темной комнаты, окна которой были завешены расписными шелком гобеленами, сидел на лавке в первом ряду слепой король, а рядом с ним – Наурика. Наурика молилась праотцам: статуям в человеческий рост, среди которых выше всех стоял Прафиал – мудрый старец с короной. Рядом с королевой сидели все ее дети и маленькая Бадба. Принцесса прижималась к Флариэлю и плакала.