– А король?

– Еще… еще не знаю.

Юлиан удивился, откуда Латхус знал такую информацию, но смолчал. Сзади, за поворотом, гремело доспехами преследование. Среди преследователей были и оборотни, а потому надежды, что они потеряют след, не оставалось. Наконец, показался долгожданный поворот, за которым должен был по уверениям старика открыться коридор к спальням с окнами. Но вместо этого Юлиан попал в тупик. Глухие стены. Тогда он надавил плечом на ближайшую дверь и тут тоже увидел лишь кладовую без окон, тускло освещенную сильфовским фонарем.

– Я ошибся, – подтвердил глухим голосом Илла.

– В качестве проводника вы смотритесь гораздо хуже, нежели в интригах, – угрюмо заметил Юлиан.

– Опусти меня. Опусти… Мне плохо…

Советника отпустили, и он зашатался, попытался опереться на привычную трость, которой не оказалось под боком. Тогда Латхус отвел своего хозяина вглубь кладовой и усадил его, немощного и изможденного, между сундуками с чародейскими мантиями и тюками с перчатками.

Из коридора доносился шум, их искали.

– Ищите, ищите! Голову консула!

– Убить!

Илла побледнел, осунулся и выглянул из-за обитого железом сундука, ухватился за него тощими пальцами, усыпанными богато перстнями.

– Когда Латхус, когда?

– Скоро, хозяин… Гвардия подошла к дверям. Они вскрывают их.

– А что с королевской семьей?

– Они пока живы, в храме.

– Быстрее бы, быстрее…

Юлиан, услышав топот, снял с пояса саблю. Латхус, качаясь от отравления дымом, тоже обнажил свой клинок и встал рядом. Они встретились взглядами, и во взоре наемника не было ни тени страха – только рыбья безмозглая пустота.

Первым в комнату, открыв дверь, ввалился высокий оборотень в кольчуге и шлеме. Свистнул клинок, и воин, хрипя, завалился на бок. Второй был уже осмотрительнее и успел укрыться от удара щитом, но Латхус появился из молочного тумана сзади, нанес быстрый удар и растворился, снова исчезнув. И исчез вовремя, ибо воздух тут же рассек меч; задержись за спиной врага хоть на секунду, Латхус бы погиб. Хотя жить ему и так недолго, думал Юлиан, рассматривая, как тот исходит кровавой пеной.

В дверь завалилась ватага воинов, и Юлиан, учуяв запах, успел увернуться от прыжка обращенного волка. Тот зарычал, оскалился и прыгнул снова. Клинок заиграл в полутьме, на которую рассчитывал северянин, и пропорол бок зверю, однако тот успел навалиться всей тушей. Юлиан рухнул, почувствовал вкус железа во рту и тут же снова подскочил на ноги, чувствуя толчки крови из груди. Где-то сбоку вскрикнул Латхус, когда его плечо пронзил клинок. Юлиан пришел на помощь головорезу, и тот лишь чудом успел ускользнуть от еще одного нападающего.

Илла сидел в углу и глядел из-за сундука. Руки его дрожали то ли от страха, то ли в припадке слабости, однако глаза зорко и холодно следили за тем, как его спаситель, получив очередную рану, подскочил и как ни в чем не бывало снова напал на врагов. Юлиан рассек одного, ускользнул от лезвия второго и отшвырнул его, пока пытался парировать третьего. Его ранили в брюхо, и острая вспышка боли полоснула сознание, однако Юлиан от этого лишь рассвирепел и разрубил противника до пола. Где-то рядом крикнул Латхус, когда на него прыгнул волк, однако он успел вовремя раствориться в воздухе и появиться уже в другом месте.

Они бились вдвоем, пока часть нападавших не развернулась и не сбежала, ибо на этом их преданность архимагу истончилась и закончилась. Увидев, что атака исчерпала себя, Юлиан зашатался и попытался найти опору.

Стоило далекому топоту стихнуть, как в этой резко наступившей тишине прозвучал такой же тихий, но неумолимо жестокий голос.

– Латхус…

Латхус появился за спиной у шатающегося Юлиана с обнаженным кинжалом, готовый нанести внезапно-подлый удар. Однако его уже встретило подставленное лезвие. Оно вспороло живот, и наемник, удивленный от скорости своей жертвы, всхрипел, дернулся и упал на пол.

Он попытался было схватиться за медальон-артефакт, что висел у него на шее и должен был охватить тело умирающего огнем, дабы скрыть его тайну, но Юлиан сделал это быстрее. Медальон отлетел к стене, звонко ударился об нее и загорелся, а Латхус остался лежать тут же, в луже крови, что натекала из-под него.

– Латхус! – прохрипел испуганно Илла, однако его наемник лишь продолжил беззвучно дергаться в агонии смерти.

Илла вздрогнул. Юлиан усмехнулся и посмотрел на него, а старик попытался забиться дальше в тюки, будто бы это спасло его. Он полз, полз назад, пока не уткнулся мокрой от пота спиной в мешки с перчатками. Там он сжался в ком. Платье его задралось, обнажив худые, как у скелета, ноги.

Юлиан усмехнулся, отворачивая ворот рубахи наемника.

– Так вот она – ваша плата за спасение, советник?

– Это ошибка.

– Ошибка? Верно, ошибкой было и то, что вы меня якобы случайно заставили зайти в этот тупик? В тупик, где никто не узнал бы о моей смерти. Или то, что Латхус намеренно прятался в бою за моей спиной, чтобы меня ранили сильнее, чем его? Ведь смертельный удар удобнее нанести раненому зверю, нежели здоровому.

Илла ничего не ответил.

Юлиан прервал разглядывание изможденного, покрытого копотью советника, ради которого он так рисковал жизнью, как выяснилось зря, и обратил свой взор уже на мертвого Латхуса. Он отвернул до конца ворот у его шеи, подтянул к себе и вцепился зубами чуть ниже подбородка. Пока его ярко-синие глаза застлала чернота, мыслями он бродил по воспоминаниям Латхуса. Он видел, как тот ребенком тренировался в отдаленных пещерах, видел все его взросление, видел служение могущественному существу, что звалось испокон веков Раумом.

У Латхуса не было ни мыслей, ни чувств – только механическое запоминание движений и те новости, которые он рассказывал советнику. А рассказывал он советнику все, что касалось даже самых дальних уголков мир. Он рассказывал ему о слухах, о событиях, которые только-только произошли. Но мыслей… Мыслей у него в голове этих не было, потому что был Латхус не живым человеком, а тряпичной куклой.

– Конечно, конечно же, – шептал Юлиан изумленно. – Как я сразу не догадался, зачем наемники Раум носят сжигающие артефакты. Чтобы скрыть настоящего хозяина тела.

Юлиан опустил мертвое тело на гранитный пол, залитый кровью, и еще раз рассмотрел его рыбий взор, бледную кожу и полуоткрытый рот. Не обращая на советника внимания, он торопливо освободил обгоревшего наемника от одежды. Увидел вспученный буграми живот, туго перетянутый бинтами. Затем схватился за кинжал, памятуя, что в любой момент может нагрянуть идущая на выручку гвардия, и вспорол Латхусу живот. Вспорол снизу вверх, от пупа до грудины. Кишки наемника тут же вывернуло наружу, будто им и так было тесно в брюшине до этого момента.

Юлиан раздвинул их, нырнул рукой внутрь разрезанного брюха и стал щупать. Пока не почувствовал, как под его пальцами вдруг что-то зашевелилось. Он схватил это, потянул на себя, однако это нечто ворочалось, выскальзывало и всячески противилось, походя на рыбу, которую пытаются достать голыми руками из горной реки.