считать себя во главе оппозиционного движения и затем главой республики.

Теперь становится ясно, почему два батальона, на которые имел влияние Хасбулатов, и два батальона, которыми командовал Гантамиров, вышли не в 6:00, как планировалось, а в 8:00 и 10:00, и почему Гантамиров был в штабе со мной, а не со своим батальоном. Каждый из них надеялся на поражение первых и на успех своих.

Во-вторых, отсутствовала всякая поддержка со стороны центра: ни авиацией, ни войсками, хотя договоренность была. Выступление вооруженных сил Временного Совета 26 ноября 1994 года на Грозный давало прекрасную возможность для чеченского народа и для всей России в целом избежать последующего кровопролития, по-другому не могу сказать. При совместном выступлении всех батальонов Временного Совета одновременно, как и планировалось, при поддержке авиации с воздуха вслед за батальонами Временного Совета зашли бы две бригады внутренних войск, расположенные в Моздоке. В этом случае сопротивление могли оказывать только гвардейцы Дудаева, а их мало, их не поддерживало население. И к обеду, без сомнения, мы могли бы закончить операцию по захвату Грозного, и руководитель Временного Совета объявил бы переход всей полноты власти к Временному переходному правительству, и что участие внутренних войск РФ осуществлено по приглашению Временного Совета.

Данный вариант, считаю, был лучшей возможностью бескровно или, по крайней мере, малой кровью решить проблему с бандитским режимом Дудаева.

Когда Автурханов и Гантамиров без проблем смяли незначительные заслоны и дошли до центра Грозного, захватив ряд правительственных зданий и местный телецентр, человек с большим, чем у меня, боевым опытом, наверное, насторожился бы от такого легкого успеха. А у меня чувства тревоги не было, и не оставляла мысль, что Дудаев, а вслед и все его присные, предпочли бежать из столицы. Не могу снять с себя ответственности за то, что сначала в центр поступали вполне благостные сообщения, ведь и голоса наших командиров звучали весело и радостно: «Мы в городе, они разбежались, полная победа».

Но очень скоро тональность докладов стала меняться. Сначала демонстративно-небрежно, но обеспокоено стали сообщать о том, что в некоторых точках «дудаевцы пытаются нас атаковать». Потом очень тревожно: «Они налетели со всех сторон». Затем уже совсем трагически: «Срочно помогите, пришлите авиацию, введите внутренние войска, мы погибнем, если вы не введете армию».

Меня просили помочь авиацией, вертолетами, настоять на срочном вводе войск. А сделать я ничего не мог, не говоря уж о том, что не имел никаких полномочий. Вводить войска наобум, экспромтом — безумие; авиацией командовали армейцы, а в внутренние войска без приказа Верховного главнокомандующего не могли выступить. Да и нельзя так, с бухты-барахты отказываться от продуманного плана и начинать прямое вторжение. Вертолетную группу Временного Совета, как я понимал, не могли задействовать из-за крайне сложной и изменчивой тактической обстановки.

В общем, никакой помощи не последовало. Лишь пара российских штурмовиков для устрашения полетала над городом, но это никакого впечатления не произвело. Скверно спланированный, скверно подготовленный и скверно организованный штурм с треском провалился.

После двух часов дня звонки раздавались все реже, а потом и вовсе прекратились. Оставалось ждать. Кому удалось спастись? Душу выворачивающая неизвестность. Вернулся Котенков — измученный, почерневший. Мы сразу вылетели в Знаменское, где уже собрались Автурханов, Хаджиев, Гантамиров. Где-то неподалеку шла перестрелка — дудаевцы пытались взять руководителей Временного Совета тепленькими. Потери пока неизвестны, но по рассказам участников ясно, что велики. Поставили главную задачу — вытащить, кого можно, особенно подмосковных контрактников, перебросить раненых на лечение, не дать Дудаеву раздавить оппозицию на ее основных базах.

Разбив силы Временного Совета в городе, Дудаев постарался на плечах отступавших ворваться в Урус-Мартан и Знаменское, но был отбит в ночном бою местным ополчением. На следующий день поговорил с вернувшимися из боя офицерами и солдатами. Картина стала ясна: вошли в город, расслабились, боевого охранения не выставили. Вошедших (а их было процентов сорок от общего числа двинувшихся на Грозный) было совершенно недостаточно. Когда начался обстрел (а огонь велся со всех сторон из хорошо подготовленных засад), многие ополченцы разбежались. Танкистам пришлось отбиваться и выбираться самим. Осматривая вернувшиеся танки, на некоторых насчитал до 18 попаданий РПГ (понятно, что против нас воевали не только профессионалы, но и люди, едва обученные военному делу). А некоторым хватило и одного…

Прилетел Степашин, с которым в тот же день вечером служебным бортом возвратились в Москву. По дороге единственной темой разговоров было: вводить или не вводить войска после случившегося. Общее мнение: нет, в крайнем случае — только на левый берег Терека.

Поражения и победы последних трех с половиной месяцев не были критичны. О них почти не говорили, поскольку все это воспринималось как сугубо внутричеченские дела.

Но в этот раз политический, информационный, психологический эффект можно описать одним словом — катастрофа. И местные, и российские, и международные каналы, не переставая, крутили кадры с сожженными, валяющимися на земле и висящими на проводах телами российских (!) солдат. Мы с лихвой заплатили за легкомысленное решение упростить задачу и набрать российских военнослужащих. Те из них, кто оказался в плену, рассказали все детали их вербовки сотрудниками ФСК, и «контора» оказалась в центре критики и издевок.

Степашин рассказал, что в Москве уже начинают кампанию по дискредитации ФСК, как виновников случившегося. Миннац, который всем руководил, и Минобороны, которое занималось военным планированием и обеспечением штурма, остались не то чтобы вне критики, но явно на вторых ролях. Под удар попал только Грачев.

Министр обороны попытался от всего отмежеваться, и это было худшим из возможных решений. «Грачев предает своих солдат» — таким был не самый гневный из заголовков в прессе. А его фраза, что армия ни при чем и что при необходимости Грозный можно было взять одним полком ВДВ за два часа, скоро ему откликнулась с неимоверной силой.

Но все это было несравнимо с горем семей, потерявших родных. Нужно отдать должное Степашину, который в дни, когда все постарались от поражения отмежеваться, сделал все, чтобы исполнить взятые перед людьми и членами их семей обязательства.

В последующие дни и средства массовой информации, и депутатский корпус, и политические партии — все приняли участие в обструкции властей за «глупую и преступную операцию». Стало ясно, что на чью-либо поддержку рассчитывать невозможно, как невозможно и бросать все без решения о дальнейших шагах.

Подводя краткий итог, остановлюсь на следующих выводах:

а) основной замысел операции — всемерная поддержка Временного Совета без прямого вовлечения вооруженных сил России в урегулирование конфликта — считаю для того момента верным. Кстати, примерно по такому пути пошел позднее, с поправкой на иные начальные и граничные условия, и президент Путин, передавший большую часть полномочий по