Но настоящим шоком для Геринга стало известие о личности руководителя этой организации: его звали Харро Шульце-Бойзен. Это был внук адмирала фон Тирпица, молодой светловолосый мужчина привлекательной внешности, образованный полиглот, смельчак, волокита, идеалист, противник нацистского режима. Но главное, он в звании лейтенанта служил в «исследовательском центре» Геринга с 1937 по 1940 год, а затем был зачислен в группу «по изучению заграничной авиационной периодики», фактически в разведку люфтваффе. При этом у Шульце-Бойзена сохранился доступ в «Центр исследований»… То есть он был осведомлен обо всех немецких военных планах, тем более что ему удалось завербовать агентов в абвере и ОКВ, а также в Министерстве экономики, в Министерстве пропаганды и Министерстве иностранных дел. Факт того, что Геринг в 1936 году был свидетелем со стороны невесты на свадьбе молодого Харро Шульце-Бойзена и что он добился принятия его на службу вопреки протесту генерала Штумпфа[498], тоже оборачивался против рейхсмаршала. Он весьма опасался признаний подсудимых по делу «Красной капеллы»… Гизевиус вспоминал: «Гитлера всерьез взволновало это дело о шпионской сети. […] Геринг метал громы и молнии. Он уже давно перестал принимать активное участие в руководстве боевыми действиями и вернулся к своим торжественным ужинам и к созерцанию своей коллекции картин в Каринхалле. А этот скандал сильно повредил ореолу абсолютного доверия, который окружал его Министерство авиации».

Действительно, оказалось совсем нелегко объяснить все это фюреру, но Герингу удалось минимизировать ущерб личному престижу, переключив внимание Гитлера на личность другого руководителя шпионской организации, Арвида фон Харнака, занимавшего высокую должность в Министерстве экономики, а также на агента Ильзе Штёбе, столь кстати для него служившую в Министерстве иностранных дел. Стараясь похоронить это дело, Геринг добился того, чтобы членов «Красной капеллы» судил военный трибунал люфтваффе и чтобы их немедленно казнили. Однако из-за этого дела Геринг потерял еще часть доверия фюрера. К тому же тот сомневался, что источники информирования Москвы в высших эшелонах немецкого военного командования полностью уничтожены…[499]

Но неприятности не кончались, так как высшие чины Третьего рейха продолжали соперничать с невиданной яростью. Геринг почти постоянно конфликтовал с Риббентропом, Кейтелем, Ламмерсом, Заукелем, Даррэ, Гиммлером, Геббельсом и Борманом. Это были главные его враги. Например, Гиммлер установил за ним слежку и постоянно прослушивал его переговоры, пополнял досье на него эпизодами взяточничества и докладывал фюреру о том, что предпринимала Эмма Геринг для защиты своих друзей еврейской национальности. После речи о «тотальной войне», произнесенной 18 февраля 1943 года, Геббельс, увлеченный идеей навязывания стране режима воздержания, стал добиваться закрытия фешенебельных ресторанов и дорогих увеселительных заведений в столице. Начав, естественно, с ресторана «Хорхер», он встретил сопротивление Геринга, грудью вставшего на защиту своего любимого заведения[500]. После этого толпа науськанных Геббельсом горожан принялась бить стекла «Хорхера», но уже на следующий день ресторан взял под охрану отряд солдат в форме люфтваффе, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками! Гитлер выразил неудовольствие по этому поводу, и Герингу пришлось искать компромисс: «Хорхеру» пришлось все-таки закрыться, но уже утром он открылся, превратившись в клуб офицеров авиации! Борман продолжал терпеливо копать под своего заклятого врага и почти ежедневно знакомил фюрера с достоверной информацией и слухами о действиях и проступках рейхсмаршала. И, как всякая неутомимая планомерная работа, деятельность заместителя Гитлера по НСДАП начала приносить плоды…

Геринг же, сам того не зная, приобрел в борьбе против Бормана потенциально весьма влиятельного и предприимчивого союзника. Им оказался министр вооружения и боеприпасов Альберт Шпеер, сформировавший вместе с Мильхом, Геббельсом, Функом и Леем нечто вроде альянса, который намеревался покончить с исключительным влиянием в вопросах внутренней политики, которое оказывали на Гитлера Борман и Ламмерс. Шпеер и компания замыслили оживить Совет по обороне рейха, который целых три года находился в застое по вине своего председателя Германа Геринга. Если бы Совет возобновил работу и стал бы пользоваться всеми полномочиями, которыми был наделен в 1939 году, включая издание указов, то политическая власть и организационные вопросы перешли бы в твердые руки компетентных людей, а фюрер мог бы продолжать изображать выдающегося стратега в своем бункере в Восточной Пруссии.

Все это выглядело перспективно. Оставалось лишь убедить председателя Имперского совета по делам обороны Германа Геринга поддержать эту инициативу… «Поскольку Геббельс и Геринг были в натянутых отношениях после инцидента с рестораном “Хорхер”, – вспоминал Альберт Шпеер, – группа попросила меня переговорить с Герингом. […] Как сообщил мне Мильх, Геринг, обиженный тяжелыми упреками Гитлера за руководство люфтваффе, удалился в длительный отпуск в свою летнюю резиденцию в Оберзальцберге. Он сразу же изъявил готовность принять меня на следующий день, 28 февраля 1943 года. Наша многочасовая беседа прошла в дружеской, непринужденной обстановке. Но я был озадачен […] его ярко-красным маникюром и припудренным лицом, в то время как огромная рубиновая брошь на зеленом бархатном домашнем халате уже давно меня не удивляла. Геринг спокойно выслушал […] наше предложение. Время от времени он доставал из кармана драгоценные камни без оправы и медленно пересыпал их из одной ладони в другую. Казалось, он был рад, что мы вспомнили о нем. Он также прекрасно понимал, какие опасности таят в себе тенденции, связанные с возвышением Бормана, и высказал согласие с нашими планами. Только против Геббельса он был настроен весьма резко из-за эпизода с рестораном Хорхера».

Это называется «быть злопамятным»… Но Шпеер обладал определенными дипломатическими способностями, и Геринг согласился увидеться с Геббельсом на следующий день. Они втроем разработали общую стратегию. Геринг настолько воодушевился, что сообщники даже запереживали! Первые шаги должны были предпринять Шпеер и Геббельс, которых 8 марта 1943 года ожидало длительное совещание с Гитлером. Но они не смогли упомянуть о своем плане реанимации Совета по обороне рейха. Дело в том, что фюрер начинал нервничать при одном лишь упоминании фамилии Геринга. Поэтому два сообщника предпочли промолчать. Но уже в апреле им представился новый удобный случай. Альберт Шпеер рассказывал: «Уже давно число рабочих, которых Заукель, по его уверению, поставил промышленности и о которых регулярно в хвастливой форме сообщал Гитлеру, не соответствовало действительности. На самом деле предприятиям не хватало несколько сотен тысяч рабочих рук. Поэтому я предложил нашей коалиции объединить усилия для того, чтобы вынудить Заукеля, этот передовой пост Бормана, дать истинные цифровые сводки».