Действительно, как? Но Геринг упустил главное: уже в конце ноября 1942 года Генеральный штаб люфтваффе в Потсдаме и командующий воздушным флотом в Ростове говорили ему о невозможности постоянно снабжать 6-ю армию воздушным путем. Но Геринг бездумно дал Гитлеру обещание, а потом не смог от него отказаться. Конечно, сделал он это из тщеславия, но также из страха. Потому что давно уже все говорило о том, что рейхсмаршал панически боится истерического гнева Адольфа Гитлера. Эти вспышки оказывались тем страшнее, чем безутешнее были новости, приходившие с фронта. Для того чтобы избежать эмоциональных испытаний, рейхсмаршал попросту решил не сообщать фюреру неприятные новости. Кстати, уже в начале функционирования «воздушного моста» Ешоннек признался рейхсмаршалу в том, что ошибся в расчетах: он обнаружил, что стандартный контейнер с пометкой «250 кг» не может вместить 250 килограммов продовольствия. Эта пометка появилась только потому, что на подвеске самолета «Юнкерс-52» контейнер размещался на месте бомбы весом 250 килограммов! Но Геринг запретил Ешоннеку сообщать об этом Гитлеру и добавил: «Я не могу поступить так с фюрером… не теперь». Впрочем, как не мог и позже. Поняв же, что невозможно обеспечить полноценное снабжение попавшей в окружение армии, Геринг также не посмел признаться в этом Гитлеру лично, а поручил «миссию» Ешоннеку[493].

Это отсутствие моральной смелости проявилось еще не раз в последующие месяцы, начиная уже с 15 февраля 1943 года. В тот день подполковник Варлимонт из ОКВ явился на ежедневное совещание в ставку фюрера. Он вернулся из инспекционной поездки в Средиземноморье, и его выводы совпадали с выводами Роммеля: долго удержаться в Тунисе невозможно. Лучше всего в ближайшее время вывести войска оттуда, чтобы избежать новой катастрофы. «Как только я начал, – вспоминал Варлимонт, – […] Гитлер сразу же понял, что я хочу сказать, и положил конец обсуждению фразой, которую обычно использовал в подобных случаях: “Что-нибудь еще имеется?” Я немедленно покинул зал совещания, однако успел получить упрек от Геринга насчет того, что на этот раз я пытался […] “расстроить” фюрера». Вряд ли подобное угодничество могло углубить уважение Гитлера к его рейхсмаршалу… «После Сталинграда, – признавался Геринг, – мои отношения с Гитлером постоянно ухудшались. Фюрер так часто отменял отданные приказы, что я не мог следить за обстановкой. Бывали случаи, когда я, вернувшись к себе вечером после совещания с ним, находил на столе новый приказ, в котором речь шла о том, что даже не упоминалось во время совещания. К тому же многие его приказы было просто невозможно выполнить».

А тем временем Гитлер был озадачен последствиями поражения под Сталинградом. Дело в том, что советские армии, сжимавшие кольцо окружения вокруг Сталинграда, после капитуляции Паулюса начали веерное наступление вдоль течения Дона в направлении Харькова, Павлограда, Ворошиловграда и Ростова, стремясь окружить немецкие войска в междуречье Днепра и Донца[494]. Численность наступавших частей Красной армии в восемь раз превышала численность войск групп армий «А», «Б» и «Дон», и уже в середине февраля советские войска освободили Белгород, Курск и Харьков. Но фельдмаршал фон Манштейн, получивший наконец полномочия командующего всеми силами Южного фронта, сумел продвинуть на северо-восток 1-ю и 4-ю танковые армии, создать рубеж обороны на реке Миус и контратаковать советские войска, рассредоточившиеся на фронте протяженностью 350 километров. Четвертый воздушный флот Рихтгофена смог завоевать господство в воздухе над театром военных действий благодаря тому, что 480 остававшихся боеспособными самолетов совершали по 1000 боевых вылетов в день. А затем фон Манштейн, предприняв блестящий маневр, сумел в конце марта 1943 года отбить Харьков и Белгород до того, как весенняя распутица сделала невозможной проведение любой операции по всей линии фронта. Так была создана мощная линия обороны вдоль Донца и Миуса от Белгорода до Таганрога. Гитлер отправился «контролировать» ход боевых действий в ставку под Винницей. А когда вернулся, «на лице его сияла улыбка одержавшего победу военачальника», как сказал Варлимонт. Мало того, фюрер заявил пресс-секретарю рейха Отто Дитриху: «Это я вернул Харьков!»

Оставляя за скобками эту явную глупость, следует сказать, что Гитлер упустил в начале весны 1943 года три важнейших фактора. Во-первых, проведя девять месяцев в наступлении, понеся значительные потери и потерпев сокрушительное поражение, вермахт вернулся почти на те же самые рубежи, откуда начинал наступление в июле 1942 года. Во-вторых, соотношение сил изменилось в пользу Советской армии: 5,8 миллиона русских солдат и офицеров в составе 500 дивизий поддерживали 6000 танков и 23 700 артиллерийских орудий, в то время как вермахт располагал на Восточном фронте всего 2,7 миллиона солдат и офицеров в составе 152 дивизий[495]и лишь 6470 орудиями и 1427 довольно потрепанными танками. И в-третьих, за последние двадцать месяцев немецкая авиация в России понесла колоссальные потери и теперь для прикрытия Северного, Центрального и Южного фронтов располагала всего 370 истребителями и 485 бомбардировщиками, пригодными к ведению военных действий[496]. А советская авиация имела уже в пять раз больше самолетов[497].

Германа Геринга, казалось, эти цифры не настораживали, но, вероятно, только потому, что он с некоторых пор принял решение особо не интересоваться положением дел на Восточном фронте. Возможно, у него и без того хватало забот, поскольку весной 1943 года его донимали со всех сторон. Однако катастрофическое падение его акций произошло не только из-за поражения под Сталинградом. Прежде всего этому способствовало «дело Пипера», явного проходимца, который после ареста признался, что оказывал посреднические услуги известным промышленникам, желавшим вручить рейхсмаршалу подарки в обмен на некоторые услуги. Разумеется, дело поспешили замять, но Гиммлер почерпнул из него достаточно сведений для пополнения своих досье: в постоянной и беспощадной междоусобной войне руководители Третьего рейха не пренебрегали даже боеприпасами малого калибра. И Геринг прекрасно это понимал…

Но намного более важным стало дело «Красной капеллы». В начале сентября 1942 года гестапо арестовало в Берлине 115 членов подпольной организации, которые с лета 1941 года передавали в Москву весьма важные сведения о выпуске в Германии танков и самолетов, о численности вермахта, о его слабых сторонах, о передвижениях войск и о стратегических планах Гитлера. Так, уже в ноябре 1941 года советское руководство получило подробные планы наступления на Кавказе, которое Гитлер наметил на весну 1942 года! Там значилось все, начиная с крайнего срока занятия войсками исходных позиций (1 мая) и заканчивая будущим местом расположения ставки (Харьков). В течение следующих шести месяцев Москва узнавала о каждом изменении в плане операции «Блау». В частности, русским стало известно о наступлении на Воронеж и Ростов и на Кубань, о численности дивизий, которые будут задействованы в операции, и об их вооружении… Это позволяет задним числом объяснить, почему немецкие танковые дивизии, наступавшие летом 1942 года вдоль Дона и Донца, не смогли окружить противника и почему они с таким трудом пробивались к Волге: их там явно ждали…