Тем вечером Полин собиралась пойти на костюмированную вечеринку в ночной клуб «Гавана – Мадрид», в скудном одеянии танцорки хулы, и вскоре после приезда в клуб попросила Чарльза Томпсона сходить домой проверить, чем там занимается Эрнест. Чарльз обнаружил, что Эрнест подавлен, и привел его на вечеринку. В ссоре из-за партнера по танцу один из гуляк, подвыпивший, в ярости полез на Эрнеста с кулаками. Эрнест уложил его на пол первым же ударом и в конце концов нокаутировал, причем в ходе драки нанес значительный ущерб ночному клубу. Той ночью Полин осталась вместе с детьми и Адой у Томпсонов, а Эрнест отправился в «Неряху Джо» продолжать пьянствовать. Лорайн Томпсон вспоминала, что на следующее утро, когда страдающий от похмелья Эрнест собрал семью у Томпсонов, Полин был готова расплакаться, а Эрнест был крайне мрачным.

Лето продолжалось не лучшим образом. В августе Эрнест и Полин уехали в Вайоминг вместе с Патриком и Джеком, отправив Грега в Сиракузы с Адой Стерн навестить ее семью. На западе Эрнест стал перечитывать гранки «Пятой колонны». Театральная гильдия в Нью-Йорке собиралась поставить пьесу, Ли Страсберга назначили режиссером, а роль Роулинга должен был сыграть Франшо Тон. Макс считал, что выход книги нужно приурочить к премьере. Однако, к досаде Эрнеста, работа над пьесой шла с задержками. Они с Максом начали обсуждать идею сборника всех его предыдущих рассказов вместе с пьесой. Выпущенная отдельным изданием, «Пятая колонна» едва ли устроила бы критиков, либо из-за политических воззрений автора, либо потому, что он был неопытным драматургом, считал Эрнест. (Вскоре после завершения пьесы он телеграфировал Максу, что «Пятая колонна» теперь в распоряжении «Скрибнерс» и, вероятно, это «ЛУЧШАЯ ВЕЩЬ КОТОРУЮ Я НАПИСАЛ».) Новых рассказов для сборника было недостаточно (Эрнест сказал Максу, что приберегает материал для романа), для того чтобы Эрнест был неуязвим перед критиками, которые захотели бы возвестить о его конце как писателя. В Вайоминге он читал также гранки сборника рассказов, и «Скрибнерс» могло бы объединить пьесу и рассказы в один том и выпустить его в октябре того же года под названием «Пятая колонна и первые сорок девять рассказов». Как и следовало ожидать, рецензенты комментировали пьесу (в целом негативно) и едва уделили рассказам внимание.

Эдмунду Уилсону из «Нейшн» пьеса тоже не понравилась, он назвал ее «почти такой же плохой», как «Иметь и не иметь». При этом он воспользовался случаем и написал о рассказах Хемингуэя, назвав «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» классикой. Уилсон расценил сборник «Пятая колонна и первые сорок девять рассказов» как «одно из наиболее значительных достижений американской литературы нашего времени». Однако реакция на пьесу была по-настоящему желчной. Уилсон с сомнением относился к роли русских, выступавших на стороне республиканцев, и Эрнест счел это доказательством предательства Уилсоном общего дела. В письме, возможно не отправленном почтой, Эрнест признавал огромный профессиональный долг перед Уилсоном, однако заметил – и слова его были пропитаны сарказмом: «Я надеюсь прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как Джона Доса Пассоса, Макса Истмена и вас по справедливости провозгласят истинными героями испанской войны, а марионетки Сталина Листер, Эль Кампесино, Модесто, Дуран и все наши мертвецы будут задвинуты на приличествующее им место».

Сборник «Пятая колонна и первые сорок девять рассказов» Эрнест посвятил «Марте и Герберту с любовью»; под Гербертом он подразумевал Герберта Мэтттьюза, своего коллегу из «Нью-Йорк таймс». И хотя к моменту публикации Эрнест снял посвящение, он, несомненно, думал над тем, чтобы предать гласности связь с Мартой. В сентябре Полин и дети увидели фотографию Эрнеста с Мартой в клубе «Сторк», сделанную годом ранее. И все же, когда Эрнест уехал в четвертую и последнюю командировку в Испанию 31 августа – семья осталась в Вайоминге и позже вернется на Ки-Уэст через Пигготт – Полин честно написала ему спустя три дня: «Я в прекрасной форме, очень скучаю по тебе, но как-то хорошо и цельно, основываясь на спокойной уверенности, что все наладится». В его отсутствие он сняла на осень квартиру в Нью-Йорке, пообещав Эрнесту «золотой ключ», чтобы он смог «ускользнуть в любое время».

Шестого сентября Эрнест был в Париже с Мартой. Почти сразу «Колльерс» отправил ее в Прагу, когда стало ясно, что Гитлер собирается аннексировать Чехословакию; где-то в это время Марта начала запутывать данные о своем местонахождении осенью 1938 года, отчасти потому, что они с Эрнестом не хотели, чтобы какие-либо записи подтверждали факт того, что осенью они были вместе – новости могли дойти до Полин. Остаток сентября, весь октябрь и большую часть ноября Эрнест провел в Париже, где работал над рассказами об Испании, включая «Ночь перед боем». Он поклялся Максу Перкинсу, что не собирается тратить материал на репортажи или статьи для «Кена»; его впечатления «абсолютно бесценны» для творчества. После недолгой сентябрьской командировки в Испанию он сказал Максу, что планирует «заглянуть» в Барселону в ноябре, говорил о «беспорядке, в котором все находится, и о каком-то разочаровании и о продолжающемся карнавале предательства и низости». Кажется, будто Эрнест ностальгировал по ясности la causa.

С тех пор, как Эрнест вернулся из третьей командировки, произошли огромные перемены. Армия Франко разделила Республику между Барселоной и Валенсией, Франко призывал Республику к безоговорочной капитуляции. Республиканцы, надеясь вернуть земли, разделившие их территорию пополам, перешли через реку Эбро и выиграли несколько важных сражений. Но сражение, начавшееся в конце июля, затянулось, и Франко свел на нет все завоевания Республики. Борьба продолжалась до сих пор, когда Эрнест в сентябре ненадолго прибыл на фронт у Эбро и увидел, что дела идут плохо. После этого он уехал в Париж, вернулся в Барселону 4 ноября и затем отправился к Эбро, где произошел инцидент, в котором Хемингуэй, бесспорно, показал себя героем. При отступлении республиканцев генерал Ганс Кале, приехавший на фронт, взял лодку и четырех гребцов, чтобы перебраться через Эбро вместе с Эрнестом, фотографом Робертом Капой и военными корреспондентами Винсентом Шианом, Гербертом Мэттьюзом и Генри Бакли. Они находились чуть выше Мора, когда Эрнест увидел взорванный в апреле мост. Сидевшие в лодке поняли, что течение и сильный ветер неумолимо уносят их к мосту. Герберт Мэттьюз описывал, что произошло дальше: «Хемингуэй… увидел грозившую нам опасность. Он схватил запасное весло и начал грести влево, и только благодаря его грубой силе мы выбрались из беды. Если бы он этого не сделал, мы бы наверняка расшиблись об мост, оказались в воде и утонули».

Несмотря на то что Марта Геллхорн описывала прощальный парад уходящих Интернациональных бригад в Барселоне 28 октября в статье для «Колльерс», они с Эрнестом в это время были в Париже. Бригады были расформированы Советами, и солдаты собирались разъехаться по родным местам. Погибла треть из сорока тысяч солдат, служивших в бригадах. В их числе был Джим Ларднер, сын Ринга, которого Марта и Эрнест встретили, когда он направлялся на передовую.

Вскоре после этого Эрнест и Марта столкнулись в своем парижском отеле с итальянским офицером Рандольфо Паччарди, возглавлявшим бригаду Гарибальди. Год назад он оставил свою бригаду, после того как Советы объединили ее с одной из бригад, находившихся под их контролем. Паччарди не мог вернуться в фашистскую Италию и жил во Франции – человек без страны, денег, имущества. Его история тронула Эрнеста и подтолкнула его к дальнейшему разочарованию в политике Советов. В ту ночь Марта слышала, как Эрнест плакал, скорбя о судьбе Паччарди и о той маске храбрости, которую ему приходилось носить. Эрнест оплакивал не только Паччарди, но и всех добровольцев, и тех, которые уезжали домой, или таких, кто, как Паччарди, не мог уехать, и тех, кто был уже мертв. Марта была тронута его горем.