ужина. В поле идти было веселей, хотя пыль из-под ног заструилась куда гуще, чем в лесу. Над головой сияло яркими большими звездами темное бездонное небо. И тишина в поле была необыкновенная: ни звука кругом, только слышно нестройное шарканье сапог.

Скоро Ершов различил, что по обеим сторонам стоит некошеная рожь. «У нас, наверно, уборку вот-вот начнут, мы южней здешних мест. А тут и не думают, она еще зеленовата». Сорвал на ходу колосок, стал вылущивать на ладонь зерна, потом попробовал на зуб: совсем мягкие.

— Здесь позднее наших хлеба вызревают, — сказал он, ни к кому не обращаясь, жуя мягкие сладкие зернышки.

— Эге ж! — неожиданно отозвался Кузьма, тоже что-то жуя.

— Ты чего жуешь? — спросил Ершов. — Либо НЗ?

— Ни. НЗы нельзя без команды… упреждали же. Зернышки жую, — ответил Кузьма.

Ершов только теперь догадался, почему Кузьма иногда делал шаг в сторону, отставал немного, а потом догонял: колоски рвал. Иван по-прежнему держался рядом: при последнем перестроении, по выходе из леса, он самовольно поменялся местами с одним красноармейцем, чтобы быть вместе с Ершовым. Впотьмах Миронов не заметил этого, а, возможно, если бы и заметил, не стал бы возражать.

Высоко в небе, незримые, летели самолеты, прерывисто гудя моторами. Подошли к какой-то деревне, смутно черневшей впотьмах. На краю, против одной избы, стоял колодезный журавль, длинным шестом упиравшийся в небо, мирно сиявшее звездами. Деревню миновали, не заходя в нее.

Вскоре привели их на картофельные огороды — в готовую неглубокую траншею. Начинало светать. Было приказано: каждому бойцу немедленно отрыть себе в траншее окоп-ячейку в стене, обращенной к западу. Расположиться шагах в десяти — пятнадцати друг от друга.

Миронов сходил куда-то и принес шесть больших лопат. Собрав все отделение, сообщил:

— Наш маршевый батальон прибыл на пополнение пехотного полка. Мы на левом берегу реки. Она недалеко отсюда. Течет в ту сторону, — Миронов махнул рукой, куда течет река. — На правом — небольшой город. Между городом и рекой — луг. На нем пока немцев нет. Командир нашей роты — старший лейтенант Новиков. Командир взвода — лейтенант Снимщиков. Он приказал рыть побыстрей. Задача простая: создать неприступную оборону. Разойдись!

Бойцы поспешно разошлись и молча принялись за работу. Кузьма Скиба стал помогать Ершову.

— Ты копай себе, — сказал Ершов.

— Хочу с тобой, а то одному скушно и боязно.

— Спроси командира отделения: можно ли так? — посоветовал Ершов.

Миронов разрешил, и они быстро отрыли в ширину такой окоп, что в нем уместилось бы и трое. Затем начали углублять его. Пока работали — совсем уже развиднело. Стали заметны берега реки. Правый — обрывистый, поверх кое-где покрытый каким-то низким кудрявым кустарником, похоже, ивняком. За лугом на той стороне, по отложине холма, лепились одноэтажные и двухэтажные домишки. Больше одноэтажные. На вершине холма белели церковь и колокольня, поодаль от них — серая пожарная каланча. Справа над рекой — деревянный мост. А позади наших окопов, метрах в трехстах, на небольшом возвышении, — избы, дворы под почерневшими соломенными крышами. Из некоторых труб струились сизые дымки. Изредка от деревни доносились протяжные петушиные голоса. Но они не нарушали общей стоявшей кругом тишины, а как бы лишь подчеркивали ее. Не верилось, что это настоящий фронт, что они на передовой линии, тем более что на правом берегу реки — ни окопов, ни орудий, ни людей. Обыкновенный мирный луг.

К Ершову и Скибе подошел солдат, назвавшийся Черновым. На нем была повидавшая виды гимнастерка, выгоревшая на солнце и откровенно нуждавшаяся в стирке. На отворотах воротника ее темнели следы двух кубиков. Лицо Чернова заросло каштановым волосом, усы так уже отросли, что на концах начали завиваться в хмелевидные колечки. А в карих глазах — не то грусть, не то задумчивость.

Поздоровавшись, Чернов спросил Ершова:

— Тебя как звать?

Прибывших на пополнение разместили вперемежку с кадровыми, к числу последних относился и Чернов. И теперь, видать, ему хотелось поближе познакомиться с вновь прибывшими.

— Ершов.

— А имя отчество?

— Алексей, а батьку Василием звали, — ответил Ершов.

— Алексей Васильич, стало быть. А тебя как кличут? — обратился Чернов к Скибе.

— Кузьма Петрович Скиба.

— Здо́рово! — слегка усмехнулся Чернов. — Оказывается, мы все — тезки!

Ершов кивнул на Скибу:

— Имена у нас разные! Какой же он мне тезка?

— Но мне он тезка по отчеству. Моего батьку Петром звали. А тебе я — тезка по имени.

Ершов с улыбкой согласился:

— Если так, то конечно.

— Чем вы тут занимаетесь? — спросил Чернов.

— Копаем, — ответил Ершов. — Углубить вот надо.

— Стоит ли? — сказал Чернов — Окопы то у нас временные. Лучше отдохните. Вы ведь с марша.

Отвалив лопатой груду глины, Ершов легко выбросил ее на бруствер.

— Как понимать — временные? — спросил он.

— А так, — сказал Чернов. — Еще денек, другой — и фашист попрет нас отсюда. Так подсказывает мне мой личный опыт. От самой границы пятимся задом наперед.

Он присел на один из трех небольших серых камней-валунов, лежавших у стены траншеи, вынул из кармана брюк замасленный кисет, когда-то бывший, видать, голубым.

— Давай покурим, Алексей Васильич!

Ершов поставил лопату к стене окопа, сел рядом, предложив Скибе тоже отдохнуть.

— Та я же некурящий, — отозвался Кузьма.

Однако, поставив лопату, тоже вышел в траншею и присел.

Чернов пустил ноздрями две густые струи дыма, раздумчиво сказал:

— Не умеем мы воевать. Оно конечно, у немцев и танков, и самолетов, и людей больше… Но разве в этом только дело?

Ершов настороженно покосился на Чернова:

— А в чем же?

— Маневренность нужна. А мы по старинке: пуля — дура, штык — молодец! «Вперед! В атаку!» И в лоб, напрямую! Так можно было с турками драться, Измаил брать штурмом, когда не было ни пулеметов, ни минометов, ни танков. Из-за нашего недопонимания нынешней войны немец и гонит нас. Мы в лоб, а он — с фланга, а то и вовсе окружение организует. Почему не мы его на нашей земле окружаем, а он нас? Возьмем к примеру вот этот городишко. Мы на подступах к нему с неделю держались. А немец видит, что напрямую нас не сдвинуть, — с фланга зашел. А мы уж перепугались: «Окружение!» И ночью снялись да потихоньку, из-под носа немца, через городишко — сюда. Выходит, окружения-то и не было. Если бы окружение, то нам пришлось бы километров двадцать драпать, а мы и десятка не прошли. Маневренности у нас мало, а неповоротливости много. Вот и теперь: дан приказ создать крепкую оборону. По-моему, не оборону бы строить, а поскорей оружием, людьми пополниться да в наступление! Мы фашистам под этим городом кровь пустили как следует. Людьми они потеряли намного больше, чем мы, хотя и у нас потери