Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ренате теперь казалось, что сюжет какой-то слишком долгий, что пора уже заканчивать, что нескромно показывать их хутор, ее дом так долго на всю страну.
И тут тележурналист, тот самый, что приезжал к ним, а перед тем, как приехать, явно побывавший у программиста-овцевода, сообщил, что теперь они отправляются под Друскининкай в гости к молодой паре, которая занимается разведением и экспортом почтовых голубей.
Витас приподнялся, дотянулся рукой до ноутбука и опустил его монитор-крышку. В гостиной стало непривычно тихо. Тихо и тревожно.
Рената оглянулась на блюдце с кошачьим кормом. Он так и лежал нетронутым.
– Спаммас куда-то пропал, – проговорила она.
– Ну и черт с ним! – добродушно отреагировал Витас.
– Да, я, кстати, объявление о его пропаже еще со стены салона не сняла! – вспомнила Виола.
– А что, салон теперь не работает? – спросила Рената. – Ты ведь теперь тут?
– Работает! Утром я, а с двенадцати – Лайма, моя ученица.
Ночью Рената пару раз просыпалась, проверяла рукой – рядом ли Витас и крепко ли спит. Прислушивалась к ночной тишине. Казалось, что слышит дыхание спящей на диване в гостиной Виолы. Дверь между спальней и гостиной Рената оставила приоткрытой. Скорее для Спаммаса, если он вдруг захочет поесть. Хотя правильнее было бы оставить для Спаммаса все двери приоткрытыми – и в коридор, и с улицы! Ведь в доме его явно не было! Этой ночью присутствие Виолы в их доме Ренату беспокоило намного меньше, чем пропажа кота.
Черный кролик был самый толстый или самый старый. Клаудиюс это понял сразу, как только увидел его. Все остальные кролики были и меньше, и подвижнее. И жили остальные кролики по два-три в клетке, а черный жил один.
Конечно, Пьётр забыл сказать Клаудиюсу, что и клетки убирать ему придется, и за кормежкой животных следить. Нет, все это было несложно и даже приносило удовольствие. Все-то лучше, чем проволочные спицы в ребра клеток вставлять.
Три ключа на кольце оказались удобным поводом для короткой передышки. Теперь он понимал, куда то и дело отлучался раньше Ласло. Иногда они уходили и пропадали на полчаса вдвоем с Тиберием. Но удача не бывает вечной. Теперь она покинула венгров и улыбнулась литовцу.
Клаудиюс вспомнил, как пришел сюда первый раз. Зашел как ребенок. Рассматривал кроликов и морских свинок, открывал клетки, гладил их. Кролики поменьше забивались в угол. Свинки словно не обращали внимания на то, что их гладила человеческая рука.
Он тогда пришел и стал искать на клетках клички живущих в них животных. Но на клетках кроме овальной жестяной бляхи с выдавленной надписью «Made in Britain» никаких других опознавательных знаков не было. В тот день, вернувшись в коровник-мастерскую, он спросил у Ласло, как зовут животных. Ласло сначала не понял вопроса, потом рассмеялся. «Никак не зовут, – сказал он. – Какой смысл их как-то называть, если те, кто их купит, назовут их иначе?!»
Логика в словах Ласло была – сразу чувствовался основательный человек из села, пусть хоть и из венгерского.
И остались кролики и свинки безымянными. Клаудиюс их кормил, гладил, пытался продать и иногда продавал.
– У нас всегда должно быть в наличии не меньше семи кролей и пяти свинок, – сказал Пьётр, проводя дополнительный инструктаж. – Больше нет смысла – могут заболеть, и тогда придется выбрасывать их на волю. Не ветеринара же вызывать?
И действительно, вызов ветеринара стоил пятьдесят фунтов, один кролик – двадцать, одна свинка – десять.
Тогда же Шляхтич дал Клаудиюсу телефон какого-то Феликса, который, если было надо, привозил новых свинок и кроликов. И предупредил, что Феликс может попытаться продать им животных одной окраски: черных или серых. В таком случае покупать у него одного черного и одного серого. Не больше. «Одинаковые кролики не продаются! Покупатель никогда не выберет себе одного из пяти одинаковых черных! Но если будет один серый и четыре черных, он, скорее всего, выберет серого!»
В отличном понимании своего маленького рынка Пьётру отказать было нельзя.
Феликс продавал кроликов по десять фунтов, а свинок – по пять.
Так Клаудиюс тоже стал понимать основы бизнеса, основы очень мелкого бизнеса. Но бизнес этот оставался для него хоть и любопытным делом, но чужим.
Кролики же, наоборот, стали почти родными. Особенно он привязался к черному. Наверное, потому, что тот был самым большим и жил в клетке один, а значит, к тому же, был таким же одиноким, как Клаудиюс. Клаудиюс как-то сам себя рассмешил, подумал, что и он, как этот кролик, живет в клетке совершенно один – два венгерских кролика не в счет. Главное, что он один, а его крольчиха сбежала.
– Назову-ка я тебя Ингрида, – сказал как-то, присев на корточки у клетки, Клаудиюс.
Черный кролик никак не отреагировал на свои крестины. Он тоже привык к молодому литовцу и, увидев его руку, забирающуюся через открытую дверцу в клетку, не прятался в угол, а наоборот, делал маленький полупрыжок вперед, к дверце. Может, потому, что иногда эта рука протягивала кролику морковку.
– Ну что, Ингрида, – гладил Клаудиюс кролика. – Как ты думаешь? Что мне теперь делать?
Кролик молчал.
Клаудиюс гладил мягкую шерсть и продолжал свои размышления.
– Мы ведь уехали вдвоем. Об этом все наши друзья и родители знают. Было бы странно вернуться домой одному? Хотя и хочется… Но это тоска по дому, просто тоска по дому. Тут все равно лучше, тут есть шансы… Какие шансы? А бог его знает, разные и неожиданные. Я бы никогда не подумал, что стану садовником или буду мастерить клетки для таких, как ты! Я без Ингриды, конечно, и не стал бы садовником. Но теперь я без Ингриды. Хотя она тут рядом, и мы иногда гуляем вдоль моря. Гуляем так, как я гулял раньше с другими девчонками по пляжу Паланги или на Куршской косе. Только теперь она не Ингрида! Теперь она Беатрис! Что это значит? Значит, что той Ингриды, с которой я сюда приехал несколько месяцев назад, больше нет? Как ты думаешь?
Пальцы Клаудиюса погладили вдруг кролика против шерсти, и тому это не понравилось. Он отпрыгнул в дальний угол клетки.
– Ладно, ладно, извини! – спохватился Клаудиюс, испугавшись, что так можно потерять надежного слушателя, который лучше любого человека умеет хранить тайну.
Взял морковку, протянул кролику, но тот не сдвинулся с места.
Клаудиюс вздохнул, глянул на экран мобильного, проверяя время. Рабочий день закончился. Можно идти на автобус и ехать домой. Домой или «домой»? Он усмехнулся. А потом еще раз губы растянулись в улыбке: вспомнил, что завтра – воскресенье. А в воскресенье они с Ингридой гуляют, катаются на автобусе по Кенту, словно ничего в их отношениях и не поменялось.