Он вытащил из шкафчика бутылку с настойкой на неизвестном цветке, налил себе рюмку. Выпил и рассердился на себя: глупо и банально ожидать, что алкоголь улучшит ситуацию или добавит желаний. Единственное желание, принесенное этой рюмкой, определялось одним словом – закусить. И, не думая, Андрюс зашел на кухню, открыл холодильник и заглянул внутрь. В памяти зазвучал голос Николь. «В холодильнике хватает еды!» – сказала она перед тем, как отправиться по своим делам. Да, еды там хватало, но они уже почти неделю питались из чужого холодильника, они уже почти неделю были нахлебниками, и Андрюса остановила не совесть, а страх, боязнь привыкнуть жить за чужой счет.

Он все-таки вышел на улицу и пошел, торопясь, в сторону центра, в сторону кафе и магазинчиков, туда, где по улицам ездили автобусы и машины, а по тротуарам ходили пешеходы.

Минут через двадцать он сбавил шаг и расслабился. Он достиг цели – простой, понятной и ни капли не изменяющей его жизнь. Он вышел на людную улицу. Он ощутил себя частью этого человеческого потока. Он будто оказался на поверхности реки с неспешным, но сильным течением, реки, которая тянет тебя за собой в неизвестность и не дает доплыть до берега, чтобы можно было остановиться.

Кафе с красным фасадом, возникшее слева и такое похожее на кафе «Ле Севр» в Париже, все-таки остановило его. На стеклянной двери кроме наклейки с логотипами кредитных карточек приклеен был и значок, указывающий, что здесь принимают ресторанные ваучеры. Рука сама полезла во внутренний карман куртки. Аккуратно разрезанные еще в Париже ресторанные ваучеры были на месте. Андрюс зашел и, прежде чем сесть, показал один ресторанный билетик официанту. Тот кивнул.

Уже листая меню, Андрюс ощутил, что у него наконец возникло настоящее желание – гульнуть! Картинки блюд на страницах меню выглядели соблазнительно. Андрюс ткнул пальцем в салат и поднял глаза на официанта. Тот кивнул. Однако когда Андрюс, перевернув страницу, показал пальцем на стейк из лосося, официант отрицательно замотал головой, провел рукой по всей странице блюд из рыбы и перечеркнул ее жестом. Он, конечно, при этом что-то говорил по-французски, но понять его Андрюс не мог. Выбрал еще мясо с рисом и чай.

Сидел долго, ел вяло, медленно. Желание гульнуть не превратилось в аппетит, оказалось просто мимолетным азартом.

Расплатился двумя ресторанными «билетиками» и отправился дальше, в сторону Гранд-Плас. Шел, погруженный в воспоминания о Париже, оказавшимися внезапно яркими и до боли щемящими. И уже на главной площади Лилля – на Гранд-Плас, на этой помпезном булыжниковом «футбольном поле», окаймленном совершенно не парижскими фасадами старинных домов, своими необычными ступенчатыми сводами уходящими в холодное небо, Андрюс почувствовал себя невидимым, как воздух, и незаметным, как что-то ненужное, как бомж, просящий милостыню, как пьяный, лежащий под скамейкой, на которую вот-вот сядет прилично одетая пожилая пара.

Взгляд его вернулся на самое высокое здание площади, на серый дом со ступенчатым сводом и с надписью большими буквами на уровне второго или третьего этажа «Voix du Nord» – «Голос Севера». Странно, что все больше вывесок на французском Андрюс понимал с первого взгляда и не задумываясь, а вот услышанная устная речь так и оставалась загадкой несмотря на узнавание отдельных слов.

Маленький бар справа от арки в центре соседнего здания, арки, с которой начиналась узенькая улочка, напомнил об их первой с Барборой прогулке по Лиллю, по городу, который, в отличие от Парижа, не принял их легко и податливо, не очаровал, не подарил надежды. Вот и эта площадь выглядела совершенно чужой, бездушной. Парижская площадь Републик, не такая броская и нарядная, не подаренная пешеходам, не украшенная арками, высокой башней-колокольней, выглядывающей сбоку за желтым богатым зданием старой биржи, вспоминалась с теплотой и ностальгией. Там стояла и крутилась карусель на пешеходном оазисе среди бесконечного потока машин, там жужжал и гудел Париж, и к его жужжанию и гудению можно было легко подстроиться. И жужжать вместе с ним. Тут было тихо. Может быть, тишина и есть – «Голос Севера»?

Андрюс еще раз оглянулся по сторонам. Усмехнулся, вспомнив ненароком маленькую и уютную Ратушную площадь Вильнюса. И отправился обратно, в сторону Ламберсара, в сторону их временного пристанища, на рю Пьер Фарин.

Ближе к вечеру Андрюс устал лежать на кровати. Он лег, не раздеваясь, на одеяло, как только вернулся в дом. Барборы еще не было, а Николь в это время говорила с кем-то по телефону, сидя в кресле за журнальным столиком в гостиной. Она кивнула ему, заглянувшему в комнату, и продолжила разговор. Не желая ее беспокоить, он поднялся в спальню да так и остался там. Сначала присел на кровать, потом прилег, потом задремал. И вот – за окном спальни вместо сада с высоким кленом темнота. Вечер. И снизу через закрытые двери спальни просачивается теплый запах из кухни.

Андрюс спустился на первый этаж. Барбора и Николь занимались на кухне будущим ужином и разговаривали. Разговаривали как подружки, спокойно и негромко. Для того, чтобы разобрать, о чем они говорят, надо было притаиться и напрячь слух. У Андрюса женские кухонные разговоры интереса не вызвали, удивился мимолетно он только тому, что хозяйка допустила Барбору на кухню.

Прошел в салон, уселся в кресло, на котором днем сидела Николь. Посмотрел на старомодный телефонный аппарат, на его тяжелую трубку, похожую на гантель. Тоска и ощущение собственной чужеродности отпустили его. Все-таки в этом доме он себя не чувствовал чужим, здесь он пребывал в качестве гостя и друга сына.

Вскоре сели ужинать. Николь, одетая излишне и, как показалось Андрюсу, не к месту строго – точь-в-точь, как старая учительница, предупреждающая одним своим внешним видом, что ни шума, ни шуток она терпеть во время занятий не будет, – внесла в гостиную и опустила по центру стола фарфоровую супницу. Барбора расставила глубокие тарелки. Делала она это с каменным лицом. И взгляд ее показался Андрюсу еще более уставшим, чем накануне.

Но когда уселись за стол, когда Николь сняла крышку с супницы, и стекла ее очков тут же затуманили поднявшийся пар, когда она, опустив крышку на свободный край стола и вытерев стекла очков краешком кухонного полотенца, принялась разливать-раскладывать по тарелкам приготовленный то ли суп, то ли рагу с дивным названием пот-о-фё – котелок на костре, – выражение лица Барборы смягчилось и в глазах появилось больше жизни.

Крышка супницы вернулась на место и запах вареного сельдерея ослабел.

– Осторожно, суп очень горячий! – предупредила Николь.

А Андрюс все равно уже дул на ложку с бульоном, оставив пока мясо и овощи в тарелке.

– Я сегодня провела почти час в службе занятости, – Николь обратила свой взгляд на Андрюса, и он замер.

– Мы с Барборой обсуждали вашу ситуацию, – продолжила она и снова как-то слишком по-учительски сделала паузу, словно задала вопрос ученику и ожидала получить правильный ответ.

Андрюс кивнул. Выражением лица показал, что слушает ее внимательно.

– Дама в службе занятости мне очень хотела помочь, и, как мне кажется, мы с ней не зря потратили время, – снова заговорила Николь, не сводя взгляда с Андрюса. – Она по интернету проверила все возможности в нашем регионе. И нашла… Ешьте, давайте сначала поедим, пока горячее, – прервала она свой монолог.