– Ты только черными и играл! И ходил первым! – напомнил Андрюс.

– В следующий раз я снова буду играть черными! – решил вслух мальчик. – Папа показывает, что он устал держать руку с телефоном возле моего рта! Я тебе скоро снова позвоню! Пока!

Прошло еще полчаса, прежде чем Андрюс с помощью случайных встречных, понимающих английский, вышел к детскому корпусу. Вышел и обомлел. Футуристическая архитектура комплекса автономной детской больницы, носящей совсем другое название – Госпиталь Жанны Фландрийской, – ошеломила его. Пятиэтажный, стального цвета острый нос дома-корабля, перед которым остановился Андрюс, с выдвинутой, нависающей слева над землей комнатой-«бойницей», длинным сплошным окном направленной в сторону неосуществимого движения, в условный «вперед», куда другие окна здания просто не могли заглянуть, заставил стоящего перед ним человека открыть в изумлении рот. Этот «нос» переходил в мощный «корабельный» корпус, который дальше, казалось, становился ниже и превращался в здание другой, но тоже странной, необычной формы.

Андрюс решил обойти острый нос здания слева. Там, слева и впереди, виднелся вход с длинным и широким козырьком. Он не сразу обратил внимание, что идет по траве, по вялому газону, потерявшему живость своего зеленого цвета из-за сезонного холода, идет по податливой сырой земле.

Выбравшись на асфальт подъездной дороги, Андрюс потопал по нему ботинками, сбивая с подошв налипшую почву.

Мимо, ко входу в госпиталь, чуть не сбив Андрюса, пролетела красная малолитражка. Затормозила перед железными столбиками, разделяющими площадку под козырьком и узкую автомобильную аллею. Выбежал водитель, открыл заднюю дверцу, поднял с детского кресла ребенка и побежал с ним на руках к стеклянным дверям.

Андрюс остановился у этой малолитражки. Дверца машины со стороны водителя оказалась незакрытой. Он ее подтолкнул, закрыл. Оглянулся на вышедших под козырек трех врачей в белых халатах с одноразовыми стаканчиками в руках. Самому захотелось кофе. Может, даже не кофе, а просто присесть где-то в спокойном месте и подумать. Подумать о том, что его здесь, возле детского корпуса больничного центра, смущает и даже беспокоит. Объяснение уже почти звучало в его мыслях, но он словно специально его глушил, отодвигал на позже.

Зашел в просторный холл. Увидел указатель, показывающий дорогу к лифтам. И кофейный автомат под стенкой.

Кинул в автомат один евро и нажал на кнопку «эспрессо». Вышел с пластиковым стаканчиком в руке на улицу. И, сделав глоток, смирился с неизбежностью объяснения самому себе своего внутреннего беспокойства.

Эта больница показалась Андрюсу неправильной. Совершенно неправильной. Нет, она, конечно, впечатляла размерами, суперсовременной архитектурой. И внутри наверняка она соответствовала последнему слову медицинской науки. Но почему ее построили здесь, вдали от города, вдали от обычных улиц? Почему ее вынесли почти за пределы Лилля, как обычно стараются вынести за пределы города кладбище?

Андрюс стоял спиной ко входу. Смотрел на две автомобильные аллейки, разделенные метровой полоской травы, зажатой с двух сторон бордюрами: одну подъездную к детскому корпусу, к больнице Жанны Фландрийской, вторую – отъездную, снова вливающуюся в обычную дорогу, по которой только что проехал городской автобус. За дорогой – современный корпус университетского факультета медицины, ступеньки, по которым вверх-вниз ходят студенты и студентки. Ни одного жилого дома вокруг, ни одного кафе, ни одного турецкого фаст-фуда!

«А где же тогда сидят клоуны? – задумался Андрюс. – Где они собираются? Куда за ними заходят родители больных детей???»

Беспокойство сменилось озадаченностью. Кофе из автомата ему не понравился. Он выбросил недопитый эспрессо вместе со стаканчиком в урну.

«Есть два варианта, – попробовал сосредоточиться. – Или идти искать ближайшие к „Городу больных“ улицы и заходить во все кафе и ресторанчики подряд, или оставаться здесь и ждать, пока кто-то из клоунов вместе с заказчиком не зайдет в двери больницы. А потом ждать, пока не выйдет, и идти за ним следом».

Второй вариант предполагал много ожидания, много топтания на месте, но он все равно понравился Андрюсу больше, чем первый. Наверное, потому, что ни одного жилого дома, ни одной нормальной улицы он не заметил не только стоя в конце подъездной аллеи под козырьком центрального входа в больницу, но и вообще, пока шел сюда от станции метро. И у конечной надземной, «заброшенной» на виадук станции метро тоже ничего такого не было: ни улиц, ни домов, ни кафе. Возможно, все это находится за «Городом больных» с другой стороны?

Андрюс бросил взгляд на тяжелое низкое небо, и оно словно мрачно кивнуло, одобряя его мысли.

И он стоял и ждал клоуна. Ждал после того, как отъехала от больницы красная малолитражка с мужчиной-водителем и с пустым детским креслом на заднем сиденье. Ждал под коротким, может быть, лишь пятиминутным дождем, удивившись, что на большее это свинцовое небо оказалось не способным. Ждал после того, как из дверей больницы вышла заплаканная женщина, низенькая, как девочка-подросток, в синих туфлях на высоких каблуках, в такого же цвета брюках-дудочках и коротком, выше колен, темно-синем пальто. Она стояла около него минут десять, пока за ней не приехало такси.

Пока ждал, еще дважды заходил внутрь и брал эспрессо из автомата. И кофе ему уже казался вкуснее, чем в первый раз.

А время приближало вечер. Сумерки зажгли фары машин и окна больницы. И холл за стеклянными дверями засветился ярко и заманчиво, и Андрюс снова туда зашел. Уже не за кофе, а за продолжением ожидания. Внутри было сухо и тепло. Сырость под свинцовым небом осталась снаружи. Открытое пространство сменилось замкнутым, но более приятным. Но за все это время мимо Андрюса не прошел ни один клоун. Андрюс внимательно ощупывал всех входящих наметанным взглядом. Присматривался к сумкам в руках посетителей, надеясь заметить торчащие оттуда клоунские аксессуары. Но тщетно.

Он уже собирался уходить, когда в холл бодрой походкой вошли три клоуна с надутыми шариками в руках, в ярких костюмах с клоунскими носами – почти такими же, как тот, что лежал сейчас в кармане его куртки: двое мужчин и женщина чуть старше его. Они сразу направились к лифту.

Дверца лифта закрылась за ними, а Андрюс все не сводил с нее взгляда. Теперь планы его менялись. Точнее, теперь следовало дождаться их и тайно, незаметно пойти следом, узнать, где они кучкуются, где пьют кофе или пиво.

У Андрюса появилась надежда на успех, а вместе с ней пришло сомнение, что в столь поздний час, отработав в палате у больного ребенка, они вернутся в кафе или ресторан для ожидания следующего заказа. Скорее всего отправятся домой?

Они снова появились в холле так же неожиданно, как зашли. Просто разъехались дверцы лифта, и все трое в тех же костюмах, но без надувных шариков в руках и уже без клоунских носиков, вышли и, болтая о чем-то на ходу, оказались у кофейного автомата. Говорили они по-французски бодрыми, почти веселыми голосами. Андрюс прислушивался и не понимал ни единого слова. Они пили кофе, продолжая разговор, а он хотел подойти и спросить, спросить по-английски, даже не спросить, а попросить адрес и название кафе или бистро, откуда они сюда приехали. А вдруг они скажут?