– Монсеньор, это двойной приказ, в том смысле, что исходит он от его превосходительства вице-короля, а передать его вам мне поручил губернатор Веракруса.

– И в чем же его суть?

– Для вас он облечен в самую что ни на есть вежливую форму, монсеньор, и не содержит ничего унизительного. Его превосходительство вице-король, принимая во внимание объединяющие вас с ним родственные узы и желая как можно скорее развеять слухи, порочащие вашу светлость, приказал незамедлительно начать дознание, дабы доискаться до источника этих слухов в самые короткие сроки. А во избежание всяческих кривотолков и недоброжелательного отношения к вам со стороны народа его превосходительство вице-король приказывает вашей светлости оставаться в особняке под домашним арестом в ожидании дальнейших распоряжений. Помимо того, вашей светлости предписано обязаться дать слово не покидать особняка без высочайшего на то дозволения.

– Это все, сеньор?

– Такова суть данного мне поручения, монсеньор.

– Что ж, да будет так, сеньор капитан! – холодно продолжал герцог. – Я повинуюсь и даю вам слово дворянина исполнить все, что мне будет приказано, но лишь при одном условии: если так называемые доказательства, якобы изобличающие меня, будут признаны достаточными для возбуждения против меня судебного дела о государственной измене, я хочу, чтобы соответствующее дознание ни в коем разе не проводилось ни в Мексике, ни в любой другой части испанских владений в Вест-Индии, а только в Мадриде, при кастильском дворе.

– Я обязан, монсеньор, уведомить вас прежде всего в том, что его превосходительство вице-король выразил желание, чтобы так оно и было, а следовательно, вашей светлости не стоит опасаться, что к его судьбе не будет проявлено участия, которого вы, несомненно, заслуживаете.

– Я благодарю его превосходительство, – с иронией заметил герцог, – за оказанную мне милость. Таким образом, капитан, как я понимаю, вы исполнили свое поручение и заявить друг другу нам больше нечего.

– Умоляю простить меня, монсеньор, но мне осталось сказать еще несколько слов вашей светлости.

– О! – удивился герцог.

– Да, монсеньор, – как ни в чем не бывало продолжал офицер. – С вашего позволения, я задержусь у вас еще на несколько минут.

– Сделайте одолжение, сеньор, – сухо промолвил герцог. – В конце концов, будет даже лучше, если мы объяснимся раз и навсегда. Итак, говорите, я слушаю.

– Монсеньор, мне хотелось бы обсудить с вами вопрос личного свойства, то есть весьма деликатный.

– Позвольте вам заметить, сеньор капитан, – с горькой усмешкой ответствовал герцог, – по-моему, у вас никак не ладится разговор, который возник между нами по воле случая, или же вы затягиваете его намеренно. Вы едва успеваете покончить с одним деликатным поручением, как вам тут же приходится браться за другое.

– Ваша правда, монсеньор. Но что вы хотите, в этом мире всем правит неизбежность. И сколь бы ни были суровы его законы, приходится склоняться перед ними и подчиняться им.

– Так, стало быть, вы говорите, что дело, которое вам угодно со мной обсудить, касается вас лично?

– Да, монсеньор, это… это… Господи, как вам сказать, это своего рода сделка… да, сделка, которую я хотел бы предложить вашей светлости.

– Сделка? Осторожней, сеньор, это слово серьезное. Сделка нередко подразумевает измену и порочит как того, кто ее предлагает, так и того, кто ее принимает.

– Не беспокойтесь, монсеньор, вам не стоит опасаться никакой измены! Я вам ни друг и ни враг. Впрочем, только от вас зависит, кем я все же стану для вас, когда выйду из этой комнаты.

– Я не понимаю вас, капитан.

– Сейчас объясню, монсеньор. Хотя мы с вами никогда прежде не встречались и не имели никакого прямого отношения друг к другу, тем не менее мы с вами уже долгие годы связаны пусть и незримо, зато крепко.

– Определенно, сеньор, вы решили говорить одними загадками!

– Ничуть. Напротив, мне хочется быть с вами откровенным, монсеньор, тем более что вы должны хорошо меня понять.

Тут отворилась дверь и слуга доложил:

– Госпожа герцогиня!

Капитан вздрогнул и живо наклонился к герцогу.

– Во имя неба, монсеньор, в ваших интересах, равно как и в интересах госпожи герцогини, – проговорил он, – чтобы она не входила и, главное, не услышала ни слова из того, о чем мы будем говорить.

Герцог с недоумением воззрился на странного собеседника – тот же, не прибавив больше ни слова, сделал головой настолько умоляющий жест, что герцог, чьи интерес и любопытство дошли до крайности, повернулся к слуге и сказал:

– Попросите госпожу герцогиню извинить меня. Сейчас у меня посетитель, и мы обсуждаем очень серьезные вещи. Как только я освобожусь, непременно сам наведаюсь к ней. – И, обращаясь уже к капитану, он прибавил: – Я сделал то, о чем вы просили.

– И я благодарен вам, монсеньор, как ради вас, так и ради себя.

– Теперь, сеньор, надеюсь, вы объяснитесь.

– Да, монсеньор, но прежде всего позвольте сказать вам вот что. Никто не верит клеветническим слухам, порочащим вашу светлость. Ваши враги замыслили против вас тайный заговор и теперь пытаются его осуществить. Они знают – вы ни в чем не виноваты, но им угодно вас погубить, и они вас погубят. Перед тем как вы отплыли из Испании, многих ваших слуг подкупили и выкрали у вас ценные письма. Ловкие фальсификаторы подделали некоторые из них, причем так искусно, монсеньор, что даже вы, если их вам показать, не сумели бы отличить подделки от оригиналов и не смогли бы доказать, что писали все это не вы, в чем вас обвиняют. Я хочу, чтобы вы знали все, и потому признаюсь вам: я был одним из главных зачинщиков этих козней. Но не потому, что питал к вам ненависть, монсеньор, нет. Повторяю, я не испытываю к вам ненависть и не желаю вам ничего плохого. И лишь постольку, поскольку надеюсь на то, что вы сделаете мне одолжение. Поступить так меня побудила одна причина, и скоро вы ее узнаете. Мне известно, в чьих руках эти письма, я могу их достать и передать вам. Больше того, я могу помочь вам поквитаться с врагами, предоставив доказательства, подлинные доказательства того, что против вас строятся коварные козни.

– И вы готовы пойти на это? – с дрожью воскликнул герцог.

– Да, монсеньор, готов, но при одном условии.

– Понятно, и что же это за условие?

– Так вы согласны на сделку со мной, монсеньор? – спросил капитан, и его мрачное лицо на миг озарилось надеждой.

– Пока я вам ничего не обещаю. Для начала не худо было бы знать, на что я иду.

– Хорошо, тогда я перехожу к главному. Только заранее прошу простить меня, монсеньор, за то, что я сейчас расскажу, поскольку кое-какие подробности моего рассказа имеют к вам самое прямое отношение.