– Вы мой пленник, – усмехнувшись, объявил Онцилла.

– А вы… вы трус и презренный негодяй! – с отвращением отвечал молодой человек.

Спустя два часа Олоне доставили обратно в Веракрус и заточили в крепость.

Это произошло на следующий день после того, как Онцилла коварно захватил Олоне почти в виду Медельина. Было восемь утра. Герцог де Ла Торре беседовал у себя в кабинете с человеком, почтительно стоявшим перед ним.

Герцог выглядел бледным и усталым; он с досадой сжимал дрожащими пальцами письмо, которое только что передал ему не кто иной, как наш старый знакомый – Педро Гарсиас.

Беседа прервалась несколько минут назад. Но вот герцог поднял голову и в недоумении воззрился на исполненного почтения собеседника.

– Значит, сеньор дон Педро, – наконец обратился к нему он, – все случилось в точности так, как вы говорите?

– Да, монсеньор, все, что я имел честь доложить вашему превосходительству, не подлежит ни малейшему сомнению, – с поклоном отвечал наш селянин.

– Но коли так, тот молодчик грубейшим образом попрал закон. Это же чистой воды произвол!

– Так и впрямь считают многие, монсеньор. Но, позволю заметить вашему превосходительству, здесь вам не Испания, а Новая Испания. Здесь всякий присваивает себе право толковать законы так, как ему нравится, в зависимости от своих интересов; здесь у нас кто сильней, тот и прав.

– К сожалению, так оно и есть, – проговорил герцог. – Так, стало быть, вы знакомы с этим молодым человеком?

– Да, ваша милость, я имел честь его знать и принимать у себя дома, в Медельине. С той поры мы с ним почти не расставались. И, насколько я могу судить, в преданности и добросердечии ему не откажешь.

– Вы не ошиблись, сеньор. Он такой и есть.

– Только вчера, поздно вечером, узнал я, что произошло. И рассудил так: в столь бедственном положении, в каком он оказался, ему, верно, захочется повидать друга, и утром чуть свет я отправился в крепость. Благодаря одному из моих кумовьев, занимающему весьма важную должность, мне удалось повидаться с ним и поговорить. Тогда он и поручил мне передать вашему превосходительству ключ с письмом, что в руках у вашего превосходительства. Кум мой как человек осторожный уговаривал меня, чтоб я не брался исполнить такое поручение, дабы не нажить неприятностей на свою голову, и все в том же духе. Под конец он засыпал меня целой кучей доводов, один хлеще другого, да только я и слышать ничего не хотел.

– Вы поступили как честный человек и верный друг, дон Педро.

– Эх, монсеньор, в том, что я сделал, нет ничего такого уж особенного. Раз у тебя есть друзья, значит они непременно придут тебе на выручку, случись с тобой какая напасть.

– Но ведь тот молодой человек был не один? – участливо допытывался герцог. – С ним был и его товарищ, а вы мне про него ничего не сказали. Неужто и с ним приключилась беда?

– Слава богу, нет! Кажись, он отбивался, как лев, и не получил ни единой царапины, а после сумел улизнуть. Причем, несмотря на усиленные поиски, выследить его так и не смогли.

– Бедный малый! Что-то станется с ним в этой стране, где против него ополчились все, кому только не лень.

– Ну, все – это уж сильно сказано, монсеньор. Я думаю, ваше превосходительство, прямо от вас отправиться в Медельин. Те места я знаю как свои пять пальцев. И как только доберусь, сам немедля пущусь искать беглеца. И ежели найду, то, клянусь вам, спрячу его в такое место, где он спокойно сможет отсидеться до тех пор, пока я не придумаю, как вывезти его из страны.

– Да уж, право слово, золотой вы человек, дон Педро, храбрый и достойный. Я еще раз благодарен вам, и не только за ключ с письмом, тем более что они для меня бесценны, но и за верность своим друзьям. Сейчас у меня нет большой власти, но, надеюсь, близок день, когда положение мое изменится, и тогда я вспомню о вас, сеньор.

С этими словами герцог де Ла Торре встал, и дон Педро Гарсиас понял, что пора ему и честь знать, – он распрощался с герцогом и ушел восвояси.

Оставшись же один, герцог тяжело опустился обратно в кресло, открыл письмо, которое передал ему дон Педро Гарсиас, и снова внимательно его перечитал.

Письмо было написано по-французски так:

Герцог разорвал письмо на мелкие клочки и один за другим бросил их в тлеющий очаг, где они скоро сгорели дотла.

«Я был не прав, – пробормотал он, – этот дон Педро Гарсиас верно подметил: здесь вам не Испания. И закон меня не спасет. Надо было и правда послушать совета Олоне. Теперь уже слишком поздно – остается ждать, как все обернется, и встретить неизбежное с достоинством».

Герцог уронил голову на грудь и погрузился в раздумья. Уже битый час сидел он мрачный и недвижный, словно оцепенелый, – можно было подумать, что он спит, если бы не приглушенные вздохи, вздымавшие его грудь, и не пробивавшая его с ног до головы нервная дрожь, которая выдавала сильную тревогу, сжимавшую ему сердце. Впрочем, такое состояние подавленности длилось недолго. Вскоре герцог выпрямился в кресле, взял лежавший под рукой на столе свисток и свистнул.

– Попросите госпожу герцогиню, – велел он откликнувшемуся на зов слуге, – оказать мне честь и уделить пару минут для разговора.

Слуга поклонился и вышел.

– Да, – прошептал герцог, – так-то оно лучше. Нельзя подвергать герцогиню с дочерью страшным опасностям, которые мне угрожают. Надо попытаться спасти их, что бы там ни случилось. Дай бог мне еще хоть немного времени! А уж я сам все снесу без ропота. Но эти безвинные создания надобно уберечь.

Тут открылась дверь, и, полагая, что пришла герцогиня, господин де Ла Торре было поднялся, но это был слуга.

– Что вам нужно? – спросил герцог.