Эти слова были произнесены с таким достоинством и вместе с тем с такой решимостью, что премного поразили судью.

– И где же ваши бумаги? – вопросил он.

– Вот они, – отвечал молодой человек, достав из бокового кармана бумажник и передавая его содержимое судье.

Как известно читателю, Дрейфу не составило большого труда выправить разные бумаги, притом вполне достоверные и в достаточном количестве. Он передал их двум нашим героям перед тем, как молодые люди высадились на берег, с тем чтобы они могли удостоверить свою личность на тот случай, если бы попали в переплет, что с ними как раз и произошло.

Олоне взялся хранить у себя как свои бумаги, так и те, что были выписаны на его друга. До поры до времени у молодых людей не возникало необходимости ими воспользоваться, но вот случай наконец представился, и Олоне решил их показать.

Судья одну за другой раскрыл бумаги и принялся их читать самым внимательным образом; чтение заняло у него минут пятнадцать – все это время он то и дело украдкой поглядывал на молодых людей, всякий раз полагая, что они этого не видят. Но наши друзья были начеку, и он не заметил на их лицах ничего подозрительного. Наконец, перечитав бумаги еще раз, судья аккуратно сложил их и вернул Олоне; при этом он сказал ему, мигая своими серыми глазками:

– Ну что же, молодой человек, признаться, бумаги ваши, вне всяких сомнений, весомы и полезны и при случае, вероятно, могут вам очень пригодиться. Сейчас же вам нет в них никакой надобности: для меня и без того вполне очевидно, что преступление, которое вам приписывают, не более чем злопыхательская клевета.

Говоря это, достопочтенный магистрат исподтишка присматривался к нашим друзьям, пытаясь прочесть по их лицам впечатление, которое должны были произвести на них его дружеские слова.

Но и в этот раз все его хитрости или, скорее, уловки оказались тщетными: единственное, что он сумел прочесть на лицах обоих молодых людей, так это удовлетворение, что им вынесли беспристрастный оправдательный приговор и что их лояльность отныне не подлежит ни малейшему сомнению.

– Я рад, сеньоры, – продолжал судья, – что не ошибся в благоприятном мнении, которое составил о вас с самого начала. Вы свободны. Только сперва мне хотелось бы заручиться вашим словом, что вы не отправитесь восвояси, не поставив меня в известность.

– Само собой разумеется, сеньор судья, такое условие для нас нисколько не оскорбительно, – ответствовал Олоне, – и мы с готовностью исполним ваше требование. Да и потом, поверьте, мы и не собирались возвращаться в Керетаро, во-первых, не предупредив вас о своих намерениях, а во-вторых, не получив письменного разрешения, как того требует закон, тем более что такую бумагу обязан иметь всякий, кто отправляется, например, в горы.

– В добрый час, молодые люди. Я доволен и рад, что вы без особого ущерба для себя вырвались из цепких когтей правосудия. Ну а испанское правосудие – как и во всех прочих странах: уж если кого хватает, то держит крепко и так просто не выпускает. А вы как считаете?

Эта парфянская стрела[85], пущенная судьей наудачу, не попала в цель и не произвела должного впечатления на тех, для кого предназначалась, на что рассчитывал досточтимый магистрат.

– Сеньор, – ответствовал Олоне, – поскольку я никогда не выезжал из Мексики, мне трудно судить о том, каково правосудие в других странах. Что же до испанского, а мне довелось столкнуться с ним впервой, то, как я успел заметить, оно проявляет благородство, уважение и беспристрастность к несчастным, что вынуждены иметь с ним дело.

Это последнее похвальное слово пришлось явно по душе досточтимому магистрату – он вызвал альгвазила и, улыбнувшись молодым людям, сказал ему так:

– Эти кабальеро свободны и могут идти, куда им вздумается. А вы и иже с вами, – прибавил он, нахмурившись, что ввергло бедного служаку в дрожь, – потрудитесь впредь не допускать оплошностей, как нынче, если вам будет что мне докладывать. На сей раз вы дорого за это заплатите. Ступайте.

Бедолага смиренно поклонился, украдкой бросил мрачный взгляд на молодых людей и смущенно ретировался.

Засим Олоне и Питриан распрощались с судьей – тот любезно улыбнулся обоим и проводил их до дверей своего кабинета.

В приемной Олоне столкнулся с альгвазилом и, выразив бедняге сочувствие, сунул ему в руку золотую унцию. Для несчастного то было самым лучшим утешением, подтверждением чему послужила широкая довольная улыбка, сверкнувшая на его отталкивающем лице. Олоне не хотел вызывать к себе чувство ненависти у жалкого полицейского, который и впрямь уже готов был его возненавидеть. Наш герой поступил мудро: благодаря золотому, подаренному от щедрот своих, он заручился союзником в лице этого пройдохи, иначе в дальнейшем тот вполне мог бы ему насолить, и немало.

От городского судьи молодые люди отправились прямиком к себе в трактир. Трактирщик, встревоженный утренним появлением полицейского, который столь бесцеремонно увел его постояльцев, несказанно обрадовался, снова увидев обоих, поскольку ему вовсе не улыбалось их потерять.

– Ну как, все уладилось? – радостно осведомился он. – Вас отпустили?

– Это какая-то ошибка, но все быстро выяснилось, – отвечал Олоне. – Нас даже не задержали. В конце концов, надобно признать, что обращались с нами в высшей степени учтиво.

Удовлетворив таким образом вполне законное любопытство трактирщика, молодые люди поднялись к себе в комнату, прихватили кое-какого товара и, переодевшись для верховой езды, не мешкая ушли из трактира.

За все это время наши друзья не обмолвились ни словом.

Они отправились прямиком в конюшню, где отдавали лошадей внаем, заплатили за двух, которых взяли на неделю из расчета четыре пиастра в день. И, сказав, что хотят отправиться торговать по окрестным деревням, распорядились, чтобы лошадей доставили им ровно в два часа пополудни к таверне, где они обычно обедали. После этого молодые люди ушли.

В назначенный час они сели на лошадей и уехали из города. К их разъездам с товарами все уже давно привыкли, и потому ворота открыли им без лишних вопросов.

С тех пор как молодые люди покинули здание суда, они так и не объяснились меж собой и почти не разговаривали. Питриан давно свыкся с малообщительностью друга и не особо переживал по поводу его замкнутости. Он думал, что у Олоне есть на то серьезные причины и что позже тот ему все объяснит. А посему он чисто машинально выполнял его распоряжения, даже не пытаясь вникнуть в их суть.

Целый час наши друзья ехали молча бок о бок, и Питриан заметил только, что они держат путь в сторону Медельина.

Наконец они приблизились к лесу, расположенному неподалеку от деревни, и двинулись вглубь чащи. Выехав на своеобразное распутье, где сходилось несколько тропинок, Олоне осадил лошадь и спешился.