– Что бы вы ни сказали, сеньор, ничто не заставит меня переживать, пока речь касается меня… меня одного.

– А что, если мне невольно придется упомянуть о человеке, который вам дорог, – к примеру, о госпоже герцогине де Ла Торре?

– Коли так, сеньор, – строго отвечал герцог, – я прерву вас на первом же слове и запрещу говорить дальше. Госпожа де Ла Торре – женщина, чье имя не вправе произносить никто, кроме меня. И я никому, слышите, сеньор, никому не позволю отзываться при мне о госпоже де Ла Торре ни хорошо, ни плохо. И особенно плохо, потому что госпожа де Ла Торре одна из тех редких женщин, о которых пристало говорить только хорошее. А стало быть, сеньор, как я полагаю, в наших же с вами интересах, памятуя о возможных отношениях между нами в будущем, лучше на этом и остановиться. И пусть наш разговор закончится до того, как начнется. Как бы низко мне, возможно, ни случилось пасть, благодаря Богу я пока еще не рухнул наземь. Быть может, мои враги еще рано радуются мнимой своей победе и доказать свою невиновность перед всеми мне будет даже легче, чем вы думаете.

– Однако, монсеньор, если госпожа герцогиня…

– Кончим на этом! Ни слова больше, сеньор!

Герцог поднялся и, вскинув руку, показал пальцем на дверь.

Вдруг, не успел капитан сказать и слова в ответ, дверь резко распахнулась и вошла герцогиня.

– Останьтесь, сеньор! – твердым голосом велела она офицеру.

И, закрыв за собой дверь, прошла через весь кабинет и села рядом с мужем.

Мужчины, удивленные столь внезапным ее появлением, так и остались сидеть, не шелохнувшись, не в силах вымолвить ни слова.

– Простите меня, сударь, – проговорила госпожа де Ла Торре, – я не права, за что и винюсь перед вами. Но наше нынешнее положение до того серьезно, что мне, думаю, будет несложно оправдаться в ваших глазах. Когда вы минуту назад велели передать мне, что не можете меня принять, я не ушла к себе, как мне следовало бы сделать, а так и осталась там, за приоткрытой дверью, охваченная сильной тревогой, с которой была не в силах совладать. Я слышала все, о чем говорилось в этом кабинете, – все слово в слово. Больше того, мне пришлось обратиться к моим воспоминаниям, и я многое вспомнила. И теперь память моя настолько освежилась, что я сама готова объяснить вам все, что собирался рассказать этот человек. К тому же я могу сказать, кто он такой.

– Сударыня! – возгласил герцог.

– Да, – продолжала герцогиня, – надобно, чтобы все наконец прояснилось и между нами больше не было никаких тайн: так нам будет легче понять, что нас ждет в настоящем и что ожидает в будущем. Этот человек ничуть не кривил душой, когда говорил, что вас связывают с ним долгие отношения, хотя вы и подвергли его слова сомнению, причем отношения довольно близкие. Как видите, я ничего не скрываю. А этот человек не откроет вам ничего нового: все, что он здесь говорил, я вам уже рассказывала, прежде чем согласилась отдать вам свою руку.

– Тогда в чем тут дело, сударыня? – в полном изумлении вскричал герцог.

– В том, – дрожащим голосом продолжала герцогиня, – что этот человек, вероятно, возомнил себе, будто у меня есть какие-то тайны от вас и я не осмелилась сознаться вам в злодеянии, жертвой которого когда-то стала. Этот человек только что… как лучше сказать, предложил вам постыдную сделку, и ставкой в ней были бы ваши честь и имя. Так вот, монсеньор, он ошибся, и подлость его не будет ему порукой. Вам все известно – все, за исключением его имени. И я его назову, можете не сомневаться, принц Гастон де Тальмон де Монлор!

Принц, а это он и был, в отчаянии уронил голову на грудь.

– Сударыня, – через мгновение сказал он, – вы обошлись со мной жестоко, возможно, потому, что слишком строго судите о моем поведении. Нет, придя сюда, я и не думал предлагать герцогу де Ла Торре никаких постыдных сделок, даю слово дворянина. Мной руководило святое чувство долга. Если я и согласился стать одним из зачинщиков заговора против вас, то лишь затем, чтобы при случае иметь в руках все средства для вашего спасения, и только, быть может, ради одного вашего слова!

– Сеньор капитан, – заметил герцог, – я не желаю и не должен расценивать ваши поступки. К тому же, глядя на них и памятуя о вашем прошлом, я не могу вам верить. Убийца внутри вас погубил благородного человека.

– Осторожно, герцог, вы бросаете мне в лицо смертельное оскорбление. И уж коль вопреки вашему желанию это объяснение все же состоялось, раз уж госпоже герцогине было угодно, чтобы оно произошло в ее присутствии, то, прежде чем назвать меня своим врагом, вы позволите мне наконец объяснить, зачем я ввязался во всю эту историю?

– Ладно, сударь, поскольку спустя четверть века мертвые восстали из могил, – высокомерно сказала герцогиня, – и поскольку тот, кто оскорблял нас сплошь и рядом, посмел предстать перед своими жертвами, чтобы оскорбить их еще раз, давайте покончим с этим. Так что вы имеете мне сказать, вернее, что вам угодно знать?

– Только одно, сударыня, – с горьким отчаянием вопросил он, – что сталось с моим сыном, вашим сыном?

– С вашим сыном?! – в полном недоумении в один голос воскликнули герцог с герцогиней.

– Да, сударыня, с нашим сыном, родившимся в Ле-Сабль-д’Олоне той роковой ночью, когда ваш брат при попустительстве доктора Гено выкрал его. Так что вы сделали с нашим сыном, сударыня, вы, благородная женщина, несравненный ангел?

– Клянусь честью, сударь, я ничего не понимаю. У меня есть сын? У меня?.. От вас?.. И он родился в Ле-Сабль-д’Олоне, где я никогда не была? О, сударь, это уже верх цинизма!

– В самом деле, сударыня, – задумчиво проговорил капитан. – Простите, я ошибся. Ваш братец, ослепленный местью, дошел до крайности, поэтому, как я теперь вижу, вы и в самом деле не знаете, что у вас родился сын.

– Во имя неба, – вскричал герцог, – объяснитесь! Все это похоже на кошмар. Надо сорвать с этой истории покров тайны! Как могло случиться, что госпожа герцогиня не знала, что у нее есть сын? Ведь до женитьбы она исповедалась мне, как священнику. И во всем призналась. Почему же она ничего не сказала о сыне? Почему? Ответьте же, если знаете!

– Это невозможно! – воскликнула герцогиня в порыве крайнего нервного возбуждения. – Если все, что говорит этот человек, правда, будь у меня действительно сын от него, неужели вы можете допустить хоть на миг, что я смогла бы его бросить! О нет! Бог свидетель, каким бы злодеем ни был его отец, какую бы подлость он мне ни сделал, я непременно оставила бы ребенка себе и окружила бы его заботой и лаской. Разве мать способна бросить свое дитя! Да какое там! Повторяю, сударь, все это чистая ложь.

– Нет, сударыня, это правда! И возможно, скоро мне будет позволено доказать свою правоту. Как вы только что справедливо заметили, сударыня, мертвые, кажется, восстали из могил. В том числе и ваш братец, о котором вы так давно ничего не слышали и потому решили, что он умер.

– И что же?! – с тревогой воскликнула герцогиня.