Война 1914–1918 гг. прервала долгую традицию германо-российского сотрудничества, и, хотя советское правительство заключило сепаратный мир, который дал Германии последний шанс на победу на Западе, жесткие условия Брест-Литовского договора вызвали глубокое возмущение среди русских. Когда, однако, победа западных союзников и последующее мирное урегулирование оставили Россию практически с такими же территориальными потерями (за исключением Украины) и когда между Германией и Россией за их счет был создан пояс свободных стран Центрально-Восточной Европы, было только естественно, что обе они в равной степени были не согласны с таким решением. Их общее чувство разочарования вылилось в солидарность и желание возобновить свое прежнее сотрудничество с расчетом вернуть себе утраченные территории, на которые была направлена их экспансия, и даже различие их режимов не казалось непреодолимым препятствием. И хотя у коммунистов было мало шансов во время недолгой немецкой революции, а большинство немцев боялись большевизма, многие из них приветствовали успехи Красной армии во время вторжения в Польшу в 1920 г. И когда между Германией и Россией был заново установлен cordon sanitaire («санитарный кордон»), как обе они называли зону освобожденных государств, а «новые» государства уже не назывались Säsonstaaten, эти две державы, которые остались великими, хотя и не входили в Лигу Наций, в равной степени горели желанием прийти к взаимопониманию, направленному против восстановленной Центрально-Восточной Европы.

Отличная возможность начать переговоры по такому соглашению им представилась в 1922 г., когда по предложению Ллойд Джорджа было решено пригласить и Германию, и Советскую Россию (делегацию РСФСР) на Генуэзскую конференцию. Полностью оправданной оказалась тревога Польши, главного объекта их враждебных действий, и Малой Антанты, которая также была сдерживающим фактором германского влияния, столь сильного ранее в Дунайской монархии, и продвижения России в направлении Балканского полуострова. Единственным результатом тщетной попытки реинтегрировать Германию и Советскую Россию, этих двух крупных аутсайдеров, в европейскую государственную систему было заключение 16 апреля 1922 г. ими двумя договора в Рапалло под Генуей, где конференция добилась столь малых успехов.

Несомненно, договор в Рапалло лишь нормализовал германо-российские отношения, что было необходимо, так как Брест-Литовский договор был аннулирован и новый договор был основой для возобновления экономического диалога. Но его политический подтекст был очевиден и оставался основой обновленного сотрудничества независимо от внутренних изменений в обеих странах, как и открытой угрозой государствам, которые разделяли позиции этих двух партнеров. Опасения этих государств подтвердились, когда, прежде чем покинуть конференцию в Локарно в октябре 1925 г., канцлер Густав Штреземан подписал еще одно, по всей видимости, безобидное соглашение с Советским Союзом. Через несколько месяцев после Локарно – в апреле, 1926 г., когда прием Германии в Лигу Наций столкнулся с некоторыми трудностями, – это было осуществлено путем заключения официального договора о ненападении, в который входили положения о том, что Германия, став членом Лиги Наций, не будет участвовать ни в каких возможных санкциях против России.

Однако еще не пришло время для агрессии со стороны одной из них, направленной против стран Центрально-Восточной Европы. И хотя Штреземан открыто проявлял свою враждебность по отношению к Польше, поднимая на Совете Лиги Наций вопрос о немецких меньшинствах, и надеялся, что членство Германии в Лиге Наций будет способствовать пересмотру восточной границы страны, такого пересмотра требовала только немецкая пропаганда. А Советский Союз, который с 1929 г. был занят выполнением своего первого пятилетнего плана развития страны, заключил еще ряд договоров со своими западными соседями, которые подразумевали принятие Советской Россией новых границ. Первым из этих договоров был протокол, подписанный в Москве 5 февраля 1929 г. делегатами Эстонии, Латвии, Польши, Румынии и Советского Союза, в соответствии с которым было решено, что положения Парижского договора от 28 августа 1928 г., объявлявшие войну вне закона, без промедления вступят в силу между договаривающимися сторонами, как только будут ратифицированы соответствующими органами законодательной власти, не дожидаясь вступления в силу Парижского договора как такового. Еще более важным, потому что он был особенным, был договор о ненападении, который Советский Союз заключил с Польшей 25 июля 1932 г., потому что была сделана ссылка на Рижский договор 1921 г. как основу отношений между обеими странами. И в то время как Россия избегала заключения коллективного договора такого рода со всеми своими соседями, действующими совместно, 3 июля 1933 г. она подписала Лондонскую конвенцию не только с Эстонией, Латвией, Польшей и Румынией, но и со своими азиатскими соседями – Турцией, Персией (Ираном) и Афганистаном, дав максимально четкое определение понятия «агрессор в международном конфликте», «чтобы устранить любой предлог» для угроз независимости, целостности и свободного внутреннего развития любого государства.

ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА В ПЕРИОД МЕЖДУ ДВУМЯ МИРОВЫМИ ВОЙНАМИ

Это отличное определение, ставшее дополнением договора Бриана-Келлога от 1928 г., который снова был процитирован, было предложено Максимом Литвиновым – тем самым комиссаром иностранных дел Советского Союза, требовавшим на конференции по разоружению в Женеве, на которую также была ссылка в Лондонской конвенции, тесно сотрудничал с немецкими делегатами, явно невозможного – немедленного и тотального разоружения всех стран. Такое решение оставило бы Центрально-Восточную Европу и ее возможных союзников беззащитными против скрытного вооружения Германии, а также вооруженными силами СССР, находившимися вне всякого контроля, и огромного военного потенциала их обоих. Но общность интересов, которая стояла за этим пропагандистским шагом, исчезла, когда 30 января 1933 г. Гитлеру наконец удалось добиться получения всей полноты власти в Германии не только благодаря тому, что нацистская партия организовала жесткое сопротивление коммунизму, а больше благодаря внешней политике, изложенной в его книге «Майн Кампф» («Моя борьба»).

В гитлеровской публичной программе действий экспансия Германии, не зависящая ни от политического режима, ни от идеологии, отстаивалась как историческая необходимость как на Западе, так и на Востоке. Но даже угрозе Франции придавалось меньшее значение, чем угрозе славянским народам и особенно России от Украины до Урала; этот регион был назван территорией немецких завоеваний. Однако, так как Гитлер хотел избежать войны одновременно на двух фронтах, оставался открытым вопрос, в каком направлении он начнет двигаться сначала. И в случае агрессии на Востоке в связи с тем, что Германия не являлась непосредственным соседом Советской России, возникал другой вопрос. Нападет ли сначала Третий рейх Гитлера на страны между Германией и Советской Россией или попытается вынудить их присоединиться к агрессии против Советского Союза? Если будет выбран первый вариант, то возврат к традиционному сотрудничеству с Россией будет желателен, но лишь как временное средство для достижения цели. Аналогично, любой союз против России с одной или более страной Центрально-Восточной Европы будет носить лишь временный характер и станет шагом к их включению в немецкое Lebensraum (нем. жизненное пространство) как необходимое условие любой дальнейшей экспансии в восточном направлении.