— А нас побоку? — притворно ужасается Майлз.

Хейвен делает гримасу.

— Да ну тебя! Во всяком случае, субботу я провела лучшевас. Ну, может, не лучше тебя, Деймен — ты, кажется, тоже развлекаешься науровне, но, уж точно, лучше этих двоих! — Она показывает на нас с Майлзом.

— А как прошел матч? — Я толкаю Майлза локтем,чтобы отвлекся наконец от своего электронного бойфренда.

— Я понял только, что боевой дух был высок, как никогда,одна команда выиграла, другая проиграла, а я большую часть времени просидел втуалете — отправлял послания этому типу, а он, похоже, просто наглый врун! Вот,смотрите! — Майлз тычет пальцем в экранчик. — Я все выходные просилего прислать фотографию, иначе ни за что не стану встречаться в реале — и вотчто он мне прислал! Пижон дурацкий!

Я пытаюсь рассмотреть крошечную картинку. Не понимаю, отчегоон так завелся. Спрашиваю:

— Откуда ты знаешь, что на фото не он?

Вместо Майлза мне отвечает Деймен:

— Потому что это моя фотография.

Оказывается, Деймен, еще когда жил в Нью-Йорке, какое-товремя подрабатывал фотомоделью, и его снимки до сих пор бродят вкиберпространстве — только и ждут, чтобы кто-нибудь скачал их и выдал за свои.

Мы, конечно, весело смеемся над этим странным совпадением,но я одного понять не могу: если Деймен только что переехал сюда из Нью-Мехико,а вовсе не из какого не из Нью-Йорка, разве не должен он на фотографиивыглядеть… ну, скажем так — несколько моложе? Не может человек в семнадцать летвыглядеть точно так же, как в четырнадцать, ну, пусть даже пятнадцать — а наснимке в смартфоне Майлза Деймен точь-в-точь такой же, как сейчас.

Бессмыслица какая-то.

* * *

Придя на урок рисования, я немедленно отправляюсь вкладовку, хватаю свои вещи и сразу иду к своему мольберту, никак не реагируя нато, что Деймен в этот раз устроился поближе ко мне. Сделав глубокий вдох, язастегиваю халат поверх обычной одежды, незаметно бросаю взгляд на холстДеймена и столбенею: на мольберте возникает настоящий шедевр — великолепнаякопия картины Пикассо «Женщина с желтыми волосами».

Сегодняшнее задание — воспроизвести один из шедевров мировойживописи. Нужно выбрать какую-нибудь всем известную картину и, по мере сил,нарисовать копию. Я почему-то думала, что проще всего будет намалеватьпростенькие завитушки Ван Гога — высший балл обеспечен, и стараться не надо.Но, судя по беспорядочным цветовым пятнам на моем холсте, рассчитала янеправильно, а переделывать поздно. Не знаю, как быть.

С тех пор, как у меня появились особые способности, япрактически перестала учиться. Мне даже учебник читать не надо — только положуруки на обложку, и содержание книги возникает у меня в голове. То же и сконтрольными — сложностей для меня больше не существует. Достаточно провестипальцами по списку вопросов, и ответы появляются сами собой.

Другое дело — изобразительное искусство.

Талант не подделаешь.

Поэтому моя картина — полная противоположность произведениюДеймена.

— «Звездная ночь»? — спрашивает он, кивком указываяна мою, еще не просохшую, убогую пятнистую мазню.

Я вся сжимаюсь от стыда. И как он только догадался, что япыталась изобразить?

Потом, чтобы еще раз себя помучить, снова оглядываюсь на егоработу — легкие, уверенные мазки, плавные линии… Еще один пункт в бесконечномсписке всего того, что он потрясающе хорошо умеет.

Нет, серьезно! На английском Деймен с ходу отвечает на любыевопросы мистера Робинса, и это довольно странно — получается, он за одну ночьпрочел «Грозовой перевал», все триста с чем-то страниц? А уж как он историюзнает! В разговоре может запросто упомянуть какой-нибудь исторический факт,словно сам жил в те далекие времена. К тому же он одинаково хорошо владеет иправой, и левой рукой. Вроде, ничего особенно выдающегося в этом нет? А вы быпосмотрели, как он одной рукой пишет, а другой в то же время рисует, и ничего,одно другому не мешает. А уж о возникающих из ничего тюльпанах и волшебнойавторучке нечего и говорить.

— Удивительно! Как будто рука самого Пабло! —восхищается мисс Мачадо, поглаживая длинную блестящую косу и любуясьпроизведением Деймена.

Аура у нее пульсирует чудесным кобальтово-синим оттенком, амысли скачут и кувыркаются от восторга. В мозгу прокручивается длинный списокталантливых подростков, которые раньше у нее учились, но ни у одного она невстречала такой невероятной природной одаренности — не встречала досегодняшнего дня.

— А что у тебя, Эвер?

Улыбка все еще у нее на лице, но про себя миссис Мачадонедоумевает: что же такое здесь нарисовано?

— Я, э-э, хотела скопировать Ван Гога… «Звездную ночь»,знаете?

От позора я съеживаюсь. Мысли учительницы подтверждаютхудшие мои опасения.

— Что ж… Неплохо для начала. — Мисс Мачадо кивает,старательно удерживая на лице нейтральное выражение. — Стиль Ван Гогатолько кажется простым. И не забывай про золотые и желтые тона. Все-такиночь-то звездная!

Она отходит от моего мольберта, и ее аура сразуувеличивается и начинает светиться. Я понимаю, что мой рисунок ей непонравился, и все-таки она постаралась не показать этого — уже спасибо. Сгорячаобмакиваю кисточку в желтую краску, не промыв после синей, и тут же на холстеостается здоровенная зеленая клякса.

— Ну как же это делается?!

И отчаянии мотаю головой, сравнивая поразительно хорошуюработу Деймена с моей поразительно плохой. Самооценка у меня стремительнопадает почти до нуля.

Деймен улыбается, поймав мой взгляд.

— Как ты думаешь, у кого учился Пикассо?

Я роняю кисточку на пол. Зеленые брызги шлепаются мне натуфли, на халат и лицо. Деймен наклоняется за кисточкой, и я не дышу все товремя, что он поднимает ее и вкладывает мне в руку.

— Всем приходится с чего-то начинать, — говоритон.

В его глазах пылает темный огонь, а пальцы находят шрам уменя на лбу.

Тот, что спрятан под челкой. Тот, о котором ему знать простонеоткуда.

— И у Пикассо тоже был учитель.

Деймен улыбается, убирает руку — и вместе с ней исчезаеттепло. Он возвращается к своему мольберту, а я вспоминаю о том, что нужнодышать.

На следующее утро, собираясь в школу, я совершаю большуюошибку — прошу у Райли совета, какой выбрать свитер.

— Как ты думаешь, этот или этот? — Я показываюсначала синий свитер, потом зеленый.

— Покажи-ка еще раз тот, розовый.