— Ты… оставил там плащ? — спросил Рэн.

— Конечно, — ответил Марон. — Он же пыльный.

Рэн кивнул. Что было в кузове — он спрашивать не стал. Это было ясно и так.

— Тебе нужно вымыться, — сказал он. — И выстирать всю одежду. Особенно сапоги.

Уже стемнело, и Рахан вернулся в Крихену с известием о том, что «Малахит» надежно упокоился навсегда в старой шахте у подножия недалеких отсюда Малленских гор, а Марон все еще не выходил из бани. Одежду ему удалось отстирать, а сапоги — отскрести ножом. Но его длинные темные волосы промыть не удавалось никак. Они казались совсем чистыми, но Рэн, проведя по ним ладонью, снова и снова отправлял его мыться.

— Ладно, хватит, — не выдержал Марон в конце концов. — Будь другом, сбегай, пожалуйста, в мою келью и принеси бритву.

Когда Рэн исполнил эту просьбу, он сказал ему:

— А теперь раздевайся и ступай сюда. А то я затылок побрить сам не смогу, у меня, понимаешь ли, сзади глаз нету. Тьфу, да куда же ты в рубашке лезешь! Боишься, что ли? Не бойся, я не гомик.

Рэн, однако же, снимать рубашку не стал.

— Ну ладно, — махнул рукой Марон. — Твоя задача такова: я сажусь на пол и намыливаю волосы, а ты мне их все сбриваешь. Эй, ты что делаешь?! — внезапно вздрогнул он при первом же прикосновении лезвия. — Ты же мне так последнюю голову отрежешь! Бритву, что ли, никогда в руке не держал?

И, внезапно догадавшись, в чем дело, он резко вскочил на ноги и одним движением сорвал с Рэна рубашку.

Под рубашкой не было ничего, кроме нагого тела.

Женского.

…Рэн лежала на узкой койке в страннической келье Марона, прикрытая до пояса тонким одеялом. В ее ушах еще звучали те слова, что он шептал ей за полночь, едва касаясь губами тонких волос за ухом. Тогда, в бане, она едва уговорила Марона сначала все-таки побрить голову…

А он сидел рядом и любовался ее телом. Странники редко доживают до старости, и его ничуть не волновало, будет ли бессмертная эльна любить его через пятьдесят лет. Он хорошо помнил слова молодого ученого: корова почернела и сдохла через две недели.

Этих двух недель хватило бы с лихвой, чтобы добраться до Маллена. Только теперь почему-то ему этого делать не хотелось.

— Я буду сильно мучиться? — неожиданно спросил он.

— Я не знаю, — ответила Рэн, и, подумав, все-таки решила сказать правду:

— Если доза достаточно велика, то да. Сильно.

— Послушай, Рэн. Можешь ты выполнить мою просьбу? — и, не дожидаясь согласия, Марон быстро, на одном дыхании, произнес:

— Я хочу, чтобы мы с тобой были вместе. До конца.

Рэн несколько мгновений молчала, обдумывая это слишком серьезное для рыцаря Ордена предложение, а потом ответила:

— Я иду в Румпату, Марон. Лунный Меч хранится там.

— Все равно. Я с тобой.

Рэн улыбнулась. И, уже зная, что она победила, что Марон пойдет не в Маллен, а в Румпату, полупритворно вздохнула:

— Да куда ж ты отправишься с бритой головой?

— Плевать, ответил Марон. — Перевяжу бинтом, и пусть думают, что меня ранили.

— А что? Это мысль, — Рэн приподнялась на локтях и вдруг, откинув голову назад, весело засмеялась:

— Вот будет, если нас с тобой обвинят в мужеложстве!

Марон и сам понимал, что это им очень даже грозит. Подобные действия в Ордене караются наряду с изнасилованием, за это можно запросто вылететь вон вообще из рыцарского сословия. Отвертеться от такого обвинения было, конечно, несложно — все, что происходит между мужчиной и женщиной по их обоюдному согласию, не заслуживает даже порицания. Но Рэн из Карса при этом вынужден был бы публично признать, что он — женщина, и ее тайна тут же накрылась бы банной шайкой…

— Хорошо, — улыбнулась Рэн. — Я согласна.

Книга Двух Мечей

«Синяя звезда» мягко катилась по Великому Северному тракту. Пар ритмично посвистывал в клапанах. Магистр сидел в кабине вместе с шофером и Раханом. Марон и Рэн разместились в кузове вместе со зверями, так что разговаривать можно было совершенно спокойно и о чем угодно.

— Я, собственно, так и не понял: почему все-таки Солнечный меч должен был достаться именно Линну, а не, скажем, Хургину или Моранту? — спросил Марон. — И почему ты его искала именно в Крихене?

— Да очень просто, — улыбнулась Рэн. — Линн — не крихенец. Он — сын бывшего карсского командора.

— Которого убили во время мятежа?

— Да. Так что из всех четверых он был бы самым лояльным. В отношении командора Крихены, естественно. А он потом разыскал бы Лунный меч, сунул бы его в левую руку тому же Линну…

Что было бы дальше — Марон прекрасно понимал и сам. Взявший в руки эти мечи — не один, а именно оба — становится машиной разрушения. Сами боги не способны противостоять ему. И он будет сеять вокруг себя мир и справедливость, превращая цветущие страны в смиренные кладбища — если только силы его духа не хватит на то, чтобы удержаться и не делать это. А способен ли на такое четырнадцатилетний мальчишка, да еще безгранично преданный командору, приютившему его в чужой крепости?

— А что до Крихены, то это история достаточно долгая, — вздохнула Рэн. — Начать с того, что я сначала даже не знала, что ищу. Знала только, что где-то есть какой-то предмет, который искажает мир уже самим своим существованием. Я это поняла еще тогда. В год Катастрофы. Во время Малого Обряда. Доводилось о нем слышать?

— Нет. Не доводилось, — покачал головой Марон. — Хотя постой, был какой-то Эльнарский обряд в старом Городе, одновременно с первым Советом Семи. Но это же не год Катастрофы, это за четырнадцать лет до нее было!

— Ну да, — кивнула Рэн. — Великий Обряд. А в год Катастрофы был еще Малый. Я в нем участвовала. И как-то сразу поняла, в чем дело. Ну… дальше ты знаешь, я тебе еще в Крихене рассказывала. Я искала на необитаемых островах, лазила в заброшенные шахты, рылась в старых библиотеках…

— И так все это время? — изумился Марон.

— Почти десять тысяч лет. Пока в Карантинной Гавани мне не попалась одна книга. Я ее тебе обязательно покажу, когда будем в Карсе. Очень странная и очень интересная. А, главное, в ней упоминается «Книга двух мечей», она тоже хранится в Карсе. Так вот, в «Книге двух мечей» сказано, как сделать оружие, не знающее поражений — два меча, один для правой руки и один — для левой. Причем эта пара является, как там