– Ты должен был знать, что со мной все будет в порядке. Нопочему тебя не остановили на сходнях?

– А меня чуть не остановили, но тут началась полная неразбериха.Гавань в Бриджтауне большая, и мы пришвартовались к пристани. В катеренеобходимости не возникло. А таможенники так долго проверяли пароход передвысадкой, что в проходах нижней палубы собрались сотни пассажиров, желающихсойти на берег.

Офицеры по возможности проверяли пропуска, но мне сноваудалось проскользнуть, смешавшись с группой английских леди, я громко заговорилс ними о достопримечательностях Барбадоса и хорошей погоде и смог пройти.

Я спустился на бетонную пристань и прямиком направился вздание таможни. Теперь я опасался, что, прежде чем пропустить меня, в этомздании проверят мой паспорт.

Конечно, не забывай, что я пробыл в том теле меньше часа!Каждый шаг казался мне ужасно странным. Я вновь и вновь опускал глаза, виделперед собой эти руки, и у меня начинался шок – кто я? Я смотрел на чужие лицакак будто через две дыры в пустой стене. Я не представлял себе, что они видят!

– Поверь мне, я тебя понимаю.

– Да, но сила, Лестат! Этого ты не понимаешь. Я будто бывыпил некий стимулирующий напиток сокрушительного действия, насытивший каждуючастицу моего тела! А молодые глаза – как далеко, как четко они видят!

Я кивнул.

– Ну, если быть совсем уж откровенным, – сказалон, – я практически не мог рассуждать разумно. В здании таможни собраласьтолпа. В порт в тот момент вошли несколько круизных пароходов. «Песня Ветра», атакже «Роттердам». Кажется, и «Королевское Солнце Викингов» тампришвартовалось, как раз напротив «Королевы Елизаветы II». Так или иначе,помещение кишело туристами, и я быстро выяснил, что паспорта проверяют только утех, кто возвращается на свой пароход.

Я зашел в один магазинчик – представляешь их себе, из тех,что торгуют кошмарными товарами, – и купил пару больших зеркальных очков,похожих на те, что ты носил, когда у тебя была совсем бледная кожа, и ужаснуюрубашку с попугаем.

Потом, раздевшись до пояса, я надел эту жуткую рубашку иочки и занял наблюдательный пункт, с которого через открытые двери мне былавидна вся пристань. Я не знал, что еще делать. Я в ужасе думал, что они начнутобыскивать каюты! Что они сделают, обнаружив, что дверь на пятой палубе неоткрывается? Или найдут в сундуке твое тело? С другой стороны, как им устроитьтакой обыск? И что их на него подвигнет? Человека с револьвером они поймали.

Он снова замолчал, чтобы отхлебнуть еще виски. В своемнесчастье он выглядел совершенно невинным, таким невинным, каким никогда непоказался бы в прежней плоти.

– Я чуть окончательно с ума не сошел. Я пытался использоватьсвою прежнюю телепатическую силу, но восстановил ее не скоро, и оказалось, чтотело связано с ней больше, чем я думал.

– Что меня не удивляет, – заметил я.

– Но и тогда я не мог воспринять ничего, кроме различныхмыслей и образов, исходящих от ближайших ко мне пассажиров. Это никуда негодилось. Но, к счастью, моя агония резко подошла к концу.

Джеймса ссадили на берег. В сопровождении того же огромногоконтингента офицеров. Должно быть, его сочли самым опасным преступникомзападного мира. При нем был мой багаж. А он являл собой олицетворениебританского достоинства, болтая с веселой улыбкой на губах, несмотря на то чтоофицеры вели себя в высшей степени подозрительно и чувствовали себя невероятнонеудобно, препровождая его к таможенникам и передавая им в руки его паспорт.

Я осознал, что его вынуждают окончательно покинуть пароход.Они даже обыскали багаж, прежде чем позволить ему сойти.

Все это время я держался у стены, как молодой бездельник,если хочешь, с перекинутыми через руку пиджаком и рубашкой. «Какую игру онведет? – думал я. – Зачем ему это тело?» Как я уже говорил, мнепросто не приходило в голову, до чего это умный шаг.

Я проследовал за маленьким войском на улицу, где уже ждалаполицейская машина; в нее погрузили багаж, а он продолжал трещать ипожимать руки офицерам, которые дальше его не сопровождали.

Я подошел достаточно близко, чтобы услышать его обильныеблагодарности и извинения, кошмарные эвфемизмы и бессмысленную речь, а такжеполные энтузиазма заявления о том, как ему понравилось его недолгоепутешествие. Как же он наслаждался этим маскарадом.

– Да, – уныло сказал я. – Это на него похоже.

– А далее случилось самое странное. Ему открыли дверцумашины, но он прекратил болтать и повернулся. Он смотрел прямо на меня, какбудто знал, что я все время был рядом. Только он довольно ловко замаскировалэтот жест, обведя глазами потоки входивших и выходивших, а потом еще развзглянул на меня, очень быстро, и улыбнулся.

Только после того как отъехала машина, я понял, чтопроизошло. Он по собственной воле уехал в моем старом теле, оставляя мнедвадцатишестилетний кусок плоти.

Он поднял бокал, отпил и внимательно посмотрел на меня.

– Может быть, совершить обмен в такой момент было абсолютноневозможно. Я просто не знаю. Но дело в том, что ему нужно было получить тотело. А я остался стоять у таможни и снова был… молодым!

Он уставился на бокал, явно его не замечая, а потом опятьпосмотрел мне в глаза.

– Как в «Фаусте», Лестат. Я купил себе молодость. Но чтосамое странное… я не продал свою душу!

Я ждал, а он сидел, удивленно молчал, слегка качал головой,вот-вот собираясь заговорить. Наконец он продолжил:

– Ты можешь простить меня за то, что я тогда уехал? Мненикак нельзя было вернуться на корабль. А Джеймса, как я считал, увезли втюрьму.

– Конечно, я тебя простил. Дэвид, мы же знали, что такоеможет случиться. Мы ожидали, что тебя могут взять под стражу, как взяли его!Это совершенно не важно. Но что ты сделал дальше? Куда поехал?

– Я поехал в Бриджтаун. Это нельзя назвать решением. Ко мнеподошел очень общительный чернокожий таксист, приняв меня за пассажиракруизного судна, что, конечно, было правдой. Он предложил мне совершитьэкскурсию по городу по сходной цене. Он несколько лет прожил в Англии. У негобыл приятный голос. Кажется, я так ничего ему и не ответил. Я просто кивнул изабрался на заднее сиденье его автомобильчика. Несколько часов он возил меня поострову. Он, должно быть, счел меня очень странной личностью.