Радостные лучи утреннего солнца проникли вкруглый иллюминатор и заиграли веселыми, яркими бликами на белых простынях и намедных пластинах, украшавших спинку кровати.

Они сидели вдвоем, прислонившись кспинке, – разогретые вином и любовью.

Джулия наблюдала за тем, как Рамзес наполняетбокал молочно-белой жидкостью из заветного сосуда. В таинственной жидкостипоблескивали крошечные искорки. Он протянул ей бокал.

Она взяла бокал и посмотрела царю в глаза. Намгновение ей снова стало страшно: показалось, что она находится не в этойкаюте, а на палубе, в тумане и холоде. Ее ждало море. Она вздрогнула, и теплоесолнце растопило лед на ее коже. И она увидела в глазах Рамзеса страх.

Он самый обыкновенный человек, самыйобыкновенный мужчина, подумала Джулия. Он не знает, что еще придет ей в голову,он боится за нее. Она улыбнулась.

И молча выпила бокал до дна.

– Говорю вам, это тело царя, – скомической доверительностью склоняясь к нему, сказал торговец– Я отдам его забесценок. Потому что вы мне нравитесь. Сразу видно, что вы джентльмен. У васхороший вкус. Вы спокойно сможете вывезти эту мумию из Египта. Я сам заплачупошлину… – Поток лжи не прекращался ни на минуту, лилась вдохновеннаякоммерческая песня, идиотская имитация истины.

Закутанный в марлю Генри! Генри, навекизаключенный в тесные пелены! Тот Генри, которого он ласкал в маленькой комнатев Париже. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.

– Подходите, сэр, не поворачивайтесьспиной к загадкам Египта, сэр, – древнего таинственного Египта, сэр. Этойволшебной страны…

Голос становился все тише, превращаясь вжалкое эхо, – Эллиот отошел от торговца и вышел на солнечный свет.

Огромный пылающий диск завис над крышамидомов. На него невозможно было смотреть: свет резал глаза.

Не отрывая взгляда от солнца, Эллиот крепкоухватился за трость, полез в карман пиджака и вынул плоскую бутылочку. Отбросилв сторону трость, открыл бутылочку и большими глотками осушил ее содержимое допоследней капли.

Дрожь пробежала по всему его телу – как будтов него воткнули миллионы тонких иголочек. Он замер. Фляжка упала в пыль.Неожиданно стало жарко. Онемевшая левая нога обрела чувствительность.Постепенно исчезла тяжесть в груди. Руки и ноги напружинились. Граф потянулся снепринужденностью дикого зверя и широко открытыми глазами посмотрел в пылающеенебо, на золотой диск.

Мир в его глазах пульсировал, дрожал, но черезкакое-то время вновь стал твердым и отчетливым. Таким он не видел окружающиепредметы лет с сорока, когда зрение еще не начало ухудшаться. Теперь он виделдаже отдельные песчинки у себя под ногами.

Переступив через свою прежнюю опору ссеребряным набалдашником, не обращая внимания на оклик торговца, которыйкрикнул что-то о забытой или потерянной трости, Эллиот бодрой походкой зашагалпрочь.

Полуденное солнце висело высоко в небе, когдаон покинул Каир. По узкой тропинке он шагал на восток. Он не знал, куда идет,но это не имело никакого значения. Впереди были монументы, чудеса света,города. Он шел быстро. Раньше пустыня не казалась ему столь прекрасной – теперьон не мог отвести восхищенных глаз от великого песчаного океана.

Он сделал это! Обратного пути нет. Эллиотпосмотрел в лазурную пустоту над головой и издал радостный крик. Ему не нужнобыло, чтобы кто-нибудь услышал его: этим воплем он просто выразил свой восторг.

Они в обнимку стояли на палубе, греясь в лучахжаркого солнца Джулия чувствовала, как волшебное снадобье проникает в ее кожу иволосы. Она чувствовала вкус любимых губ на своих губах. Они начали целоваться,как не целовались никогда раньше. Страсть была той же, но теперь ее сила и еежажда сравнялись с его неутолимым желанием. Рамзес взял ее на руки, отнес вмаленькую спальню и уложил на постель. Их окутала тишина.

– Теперь ты моя, Джулия Стратфорд, –прошептал он. – Моя царица навеки. И я твой. Твой навсегда.

– Какие чудесные слова, – прошепталаона, улыбаясь почти печально. Ей хотелось запомнить эту минуту, запомнитьвзгляд его голубых глаз.

Потом они стали ласкать друг друга медленно истрастно.

Молодой доктор схватил свой чемоданчик ипобежал в госпиталь. Рядом с ним, топая бутсами, бежал молодой солдат.

– Просто кошмар, сэр, очень глубокиеожоги, сэр, ее нашли на самом дне грузовой платформы товарного поезда. Непредставляю, как она ухитрилась выжить.

Что, скажите на милость, он сможет сделать длянее в этой забытой Богом дыре, в джунглях Судана?

Хлопая дверями, доктор промчался через весьгоспиталь и ворвался в палату.

Подошедшая к нему сиделка покачала головой.

– Ничего не понимаю, – громкимшепотом произнесла она, кивая в сторону койки.

– Я осмотрю ее. – Доктор откинулмоскитную сетку. – Надо же, не вижу никаких ожогов.

Женщина спокойно спала; ее черные волнистыеволосы разметались по белой подушке, словно в этой палате, жаркой, какпреисподняя, веял легкий ветерок.

Честно говоря, доктор никогда не видел такойкрасивой женщины, а если и видел, то не мог вспомнить. На нее было больносмотреть – так она была прекрасна.

Это не красота точеной китайской куклы, нет,хотя черты лица правильные, в них чувствовалась порода. Волнистые волосы,разделенные пробором, были похожи на огромную сверкающую темную пирамиду.

Когда доктор подошел к койке, женщина открылаглаза. Поразительно! Глаза у нее оказались небесно-голубого цвета. Потомпроизошло чудо. Она улыбнулась. Глядя на нее, доктор почувствовал слабость.Наум ему пришли слова «рок» и «судьба». Но кто она, скажите на милость?

– Какой вы красивый, – прошепталаженщина. Прекрасное британское произношение.

Из наших, подумал доктор и тут же проклял себяза снобизм. Но этот голос явно принадлежал аристократке.

Сиделка что-то промямлила. За ее спинойшептались какие-то люди. Доктор пододвинул к койке походный стул и сел.Осторожно приподнял белую простыню над полуобнаженной грудью.

– Принесите этой женщине какую-нибудьодежду, – приказал он, не глядя на сиделку. – Знаете, вы так напугалинас. Все подумали, что вы сильно обожжены.

– Правда? – прошепталаженщина. – Они были так добры, что помогли мне. Меня придавило. Было тактрудно дышать. Я находилась во тьме.

Она зажмурилась, глядя на солнце в окне.