сессии и съезде объявил, что в Чечне покончено с Дудаевым.

Позвонил домой, двоюродный брат подтверждает: завтра выступаем.

Утром 31 марта вылетели в Чечню: я, Абрамов, командующий внутренними войсками Василий Саввин, еще два-три человека. Прилетели в Беслан. В Грозный приехал только к 6 часам вчера. Там уже гремят выстрелы, БТР стреляют, пушка: один залп, другой.

Выступить они выступили, но ни один отряд задачи своей не знал. Приехали на площадь, встали. Стоят, как декабристы на Сенатской площади в Санкт-Петербурге. И никто из них ни хрена не знает, и никто ими не командует. Руководство Координационного совета самоустранилось. Когда я приехал, ополченцы уже покинули город.

Беслан Гантамиров потом рассказывал мне, что Дудаев решил бежать. Это к 94-м году у него было 3000 бойцов, а в 92-м — намного меньше. Беслан его буквально снял с вертолета. Сказал: ты никуда не улетишь, сиди, мы их сейчас разобьем. То есть у Дудаева не было никаких сил, мы могли легко сместить Дудаева и его команду. Но некому было руководить ополченцами — ни генерала Ибрагимова, никого из Координационного совета. Упустили самый реальный шанс решить чеченскую проблему практически бескровно.

Я поехал к себе. На следующий день в селе Знаменское состоялся продудаевский митинг. Было очень много вооруженных людей, кричали: сложите оружие, в результате ваших действий по захвату Грозного убиты несколько человек, и мы вам всем предъявляем кровную месть. Началась стрельба. Ворвались ко мне с криками — убирайся из своего кабинета. Один из них вскочил на стол и сделал несколько выстрелов вверх. Я тоже достал пистолет и говорю: “Еще раз стрельнешь — я вынужден буду выстрелить в тебя. Убирайтесь отсюда”. Они потребовали: “Ключи от кабинета и сейфа”. Их было много — нас только двое. Я выполнил их требование и ушел.

На следующий день приехали из Грозного два БТР и вооруженные дудаевцы на машинах. По телевидению Дудаев кричал, что мы — предатели, враги народа, что таких людей, как Автурханов, и перечисляет других, казнить надо. Моя жена Роза услышала это — упала в обморок.

В тот же день я улетел в Москву. Через несколько дней звонят мне: немедленно приезжай, мы здание администрации освободили, противников всех выгнали, район опять наш, мы тебя просим вернуться. Вернулся я из Москвы, занял свой кабинет и больше оттуда не выходил, командовал дальше.

Потом в апреле — июне 1993-го участвовал в митинге в Грозном. [К этому времени в] оппозицию Дудаеву перешли Гантамиров, Яраги Мамадаев (председатель правительства, назначенный парламентом), частично парламент. Так началось разделение в дудаевском руководстве. Гериханов Ихван вынес решение Конституционного суда, что власть Дудаев захватил незаконно. К тому времени интеллигенция от Дудаева устала. Появились достаточно сильные вооруженные формирования. Дудаевцы несколько раз пытались разогнать митинг, но мы их отбили.

Бессрочный митинг на Театральной площади Грозного простоял 53 дня. За все это время я всего три дня ночевал дома. И как раз в один из таких дней, когда меня не было, Дудаев пришел ночью прямо на митинг. Был он пьяным, и нужно было его прямо там арестовать. Такая возможность была. Но некому было скомандовать!

На митинге мы решили провести референдум о доверии Дудаеву и парламенту. Дудаевцы поставили вопрос: готовы ли мы пойти на суд шариата. Мы — это штаб, пять человек: Лечи Магомадов, Саламбек Хаджиев, Абдулла Бугаев, Джабраил Гакаев и я. Мы решили пойти. Возглавить суд мы попросили Джамо Абдул-Баки, мусульманского светоча из Иордании, который держал перед Дудаевым Коран во время присяги. Когда дудаевцы поняли, что у нас есть доказательства, что Дудаев незаконно пришел к власти, они отказались идти в суд. Тогда Абдул-Баки объявил по телевидению, что человек, который не пришел на суд шариата, по Корану не может командовать и тремя людьми. То есть практически низложил Дудаева.

За эти 53 дня мы проделали очень большую работу. Практически была охвачена вся республика. Но ни одно средство массовой информации в России не рассказало о нашем митинге[259].

Мы уже напечатали бюллетени, готовились к выборам, но тут они разбомбили здание городского совета, где хранились бюллетени.

На 53-й день нам сказали, что Дудаев подтягивает к Рескому танки и «Грады». В тот вечер, когда уже стемнело, в штаб пришел Шамиль Басаев. Сел, глаза опустил: “Мы ничего не можем сделать и изменить. Сам я считаю, что это неправильно, но Дудаев решил завтра разогнать митинг, расстрелять из танков и “Градов”. Я пришел вас предупредить, что будет гражданская война”. Саламбек Хаджиев ему говорит: ты все? Все. Ну, иди. Тот встал и ушел.

После того, как Басаев ушел, Лечи Магомадов спрашивает: “Умар, ты — военный человек, скажи, мы победим или нет?”. Я им говорю: “Наши шансы 1:3. Не в нашу пользу. И крови будет много”. У нас в то время противотанковых средств не было. Тогда штаб принял решение расходиться. Но люди расходиться не хотели. Я вышел и сказал: “Надо расходиться, чтобы избежать кровопролития, чтобы избежать гражданской войны, чтобы сберечь силы. Если бы мы могли победить, мы бы не разошлись, а сейчас надо расходиться. Шансов победить у нас нет”.

Люди стали кричать: ты трус, никуда мы не уйдем, ты уходи, мы тут останемся. Я ответил: “Вы меня называете трусом? Хорошо. Я последним отсюда уйду. Но вас прошу уходить”. Подействовало. Люди стали расходиться.

Я, Абдулла Бугаев, его брат, мой племянник поехали в Надтеречный район. Наш водитель Хизир заехал случайно к дому Дудаева. Его охрана начала стрелять, погналась за нами, но Хизир повернул в тупик, к дому своего родственника, заглушил мотор и погасил фары. Погоня проскочила мимо. Мы там и переночевали. Утром следующего дня выехали в Надтеречный район. Там проходил референдум. Как всегда, на выборах в советское время, была музыка, праздник. Как будто ты попал в другую страну. Провели референдум, явка очень серьезная, 98 процентов — против Дудаева.

После митинга Дудаев со своими войсками пошел на Надтеречный район. Поставил артиллерию на Терском хребте в районе Первомайской и стал бить в сторону Толстой-Юрта и Кень-Юрта. Пытался танками атаковать, но танки не смогли подняться в гору. По Терскому хребту мы организовали оборону, по границе села Кень-Юрт. Вышел весь народ, рыли семейные окопы, все население встало на защиту. А у нас тогда из серьезного оружия были только два миномета. Я их на свои деньги купил у дудаевцев. Мы уже успели поучиться стрелять из них. По крайней мере, они почувствовали, что у нас что-то есть, кроме автоматов и гранатометов. Когда мы начали по дудаевцам из минометов стрелять, там запаниковали. Приехал Салман Хасимиков, начальник Департамента госбезопасности. Я распорядился пропустить. Я его уважал. Причем его отец был с нами, а он — против.

— Умар, что ты делаешь?