реки лишь наблюдался красногорцами, которые, за неимением людей, стояли отдельными заставами, почти не имеющими между собой связи. Шел дождь, я с трудом нашел в лесу ютившегося в шалаше командира 1-й роты поручика Воронова, рядом с ним сидели, кутаясь в шинели и тщетно пытаясь развести костер, люди его заставы. Вместе с Вороновым пошли к берегу. На противоположном берегу из леса местами поднимался, обозначая заставы противника, дым. Из секрета, к которому мы подошли, хорошо виден был противоположный берег, река была узкая, немного от нее отступя, начинался высокий смешанный лес. «Никаких происшествий не было, – шепотом доложил часовой. – Иногда слышны их голоса, а там вон часовой ихний». – «Где?» – «А вон, под кустом». – «Да где же?» Шинель красного сливалась с местностью, и мы не сразу его различили. «Надо его снять», – решил Воронов и стал прицеливаться. Вооружившись биноклем, я стал разглядывать красного. Он сидел почти открыто, положив винтовку на колени, когда он взглядывал в нашу сторону, я ясно видел его лицо. Воронов долго целился – кусты и дождь мешали ему. Наконец он выстрелил, и красный, не меняя положения, подался вперед, будто осел, и больше не шевелился. В это время из леса к часовому подбежал другой красный, Воронов снова выстрелил, и немедленно из леса раздались ответные выстрелы. Мы притаились.

Когда я садился на лошадь, чтобы выбираться из леса, пришло донесение, что дозор, ходивший на соседнюю заставу для связи, наткнулся на переправившихся на нашу сторону красных. «Вот все время так, – жаловался Воронов, – связи между заставами нет, установить постоянное наблюдение нет возможности – людей нет. Вот так сидишь и каждую минуту ждешь, что обойдут лесом и захватят тепленькими».

Вернувшись в Липы, прямо пошел к Джаврову, он мне сообщил, что действительно, красные перешли на наш берег Сабы и сбили заставу 2-й роты; вчера подобная попытка была ликвидирована контратакой 3-й роты, но сейчас нет чем восстанавливать – все люди в расходе. Подошли люди 2-й роты. В роте было всего двадцать человек, но за эти два дня были потери и больные, и в роте осталось только 14 бойцов. Попытка восстановить положение не удалась, так как красные успели укрепиться на нашем берегу. К вечеру отошли 1-я и 3-я роты, для которых дальнейшее пребывание в лесу было небезопасно. Пошел в батальон волынцев, там было тоже волнение, так как красные могли перерезать дорогу Сабек – Липы, и тогда 1-му батальону оставалась единственная дорога на Дубы, по которой из-за малопроходимости пройти ни повозки, ни кухни не могли. Миронович только что вернулся из Сабека и рассказывал о печальном случае перехода целого взвода 1-й роты к красным. Этот взвод почти весь состоял из коренных волынцев, набранных из состава 85-го и 86-го красных пехотных полков, перешедших к нам еще зимой. Это были уроженцы Вятской губернии, сделавшие весь поход в полку и на которых, казалось, можно было вполне положиться. «Я в них был вполне уверен, – говорил Миронович, – и ведь как ушли, прямо из-под носа, средь бела дня. Взвод стоял на лесопильном заводе, и мы все, офицеры, сидели тут же, почти рядом в доме. Прибегает часовой, единственный оставшийся, и докладывает, что взвод весь ушел. Выбегаем. Действительно, никого нет, и ружье-пулемет с собой уволокли». – «Какая причина такого ухода, чем он объясняется?» – спросил я. «Да тем, что люди начинают сомневаться в нашем успехе». – «Да и понятно: отступили, половина солдат без сапог, погода вы сами видите какая, а многие без шинелей, жалованье не платят, табаку нет. Часовой рассказывал, что один из солдат плакал, уходя, говорил, что по дому соскучился, не надеется больше побывать в нем: «пускай хоть расстреляют, а родных повидаю».

Воцарилось молчание, мы все понимали эти тяжелые вопросы. Действительно, положение армии было тяжелое. Обещанного обмундирования, сапог, белья не выдавали. Я это знал по своей батарее, знал, что число бессапожных росло, и мне приходилось держать в обозе их, многие солдаты были одеты в платье, бывшем на них при выходе из дому, кто в пиджаках, кто в длинных штанах и городских ботинках, не говоря уже про головные уборы, – встречались фетры, шляпы ит. д. В то же время осень уже надвигалась, начинались дожди, холодные ночи. Жалованье не выдавали из-за отсутствия денег. С табаком было совсем плохо, вернее, его вовсе не было. Счастливые обладатели папиросы выкуривали ее наедине, иначе она делилась чуть ли не по затяжкам. Курили местный табак – самогон, листья ольхи, яблони, клевер, курили мох, выдергивая его из стен изб.

Питание было тоже не идеальное, кроме 2 фунтов хлеба и четверти фунта сала, другие продукты выдавались лишь изредка. Приварка вовсе не было, а потому суп имел вид горячей сальной воды. Ведение батарейного хозяйства отнимало у меня много времени, особый офицер штабс-капитан Демидович занимался исключительно лишь питанием людей. Благодаря его энергии удалось все же кое-как наладить этот вопрос путем безвозмездной реквизиции (денег ведь не было) картофеля у местного населения. Пришлось заняться хлебопечением в батарее, так как выдавали не хлеб, а муку. Мука давалась крестьянам, и они за уплату натурой (мукой) выпекали хлеб для батареи.

До вечера красные, не переставая, накапливались в лесу и обстреливали Сватково. Рота волынцев была выдвинута из Лип на дорогу к Сабеку, она немедленно вступила в соприкосновение с красными. Красные, по-видимому, хотели движением по левому берегу Сабы на север заставить наши части очистить Сабек. Ночь прошла тревожно, хотя красные и не появлялись перед Липами, но их ждали с минуты на минуту. Джавров отказался от мысли оборонять берег реки, и красногорцы окопались у кладбища и по дороге Липы – Сватково. Ожидался 3-й батальон (полк за несколько дней до того был развернут на три батальона). Приехали Ветренко, Хомяков, Будзилович и вместе с Джавровым и со мною пошли осматривать позиции. Впереди Лип позиция была идеальная, ключом ее было кладбище, но левый фланг уже тянулся по дороге на Сабек по густому лесу, так что подошедшему 3-му батальону волынцев пришлось окопаться прямо по дороге, чтобы иметь хоть какой-нибудь обстрел. Мы отошли версты две от Лип и подошли к окопам 7-й сотни волынцев, красных не было видно, но, по словам командира роты, они лежали недалеко в лесу. Командир волынцев требовал от красногорцев выдвижения на линию реки, но Джавров отказывался это делать, так как опыт доказал, что оборона берега малыми силами невозможна.

Воспользовавшись ротным телефоном, я по приказанию Ветренко начал пристрелку леса впереди новой позиции волынцев. Конечно, сплошной лес мешал