мне видеть свои разрывы, но в этой лесистой местности мы, артиллеристы, этим мало смущались и делали переносы огня «на слух». Не успел я дать и двух выстрелов, как красные, верно услыхав мои команды (мы были у самых наших цепей), открыли невероятную ружейную трескотню. Она мешала передаче команд, кроме того, пулей был перебит телефонный провод. Наконец мне удалось пристреляться к их цепи, и тогда стрельба прекратилась. Но через несколько часов она возобновилась с новой силой и продолжалась день и ночь в продолжение двух дней. Цепи красных залегли местами в 50–60 шагах от наших сотен. Особенно тяжело приходилось 9-й сотне, на которую 12 числа красные вели атаки весь день. Против участка 9-й сотни, судя по окопчикам, лежало до 250 человек. Чтобы держать противника в почтительном расстоянии, приходилось не переставая стрелять, рота выпускала в день до 100 цинок. Весь день неугомонный Полянский балагурил и шутил, вместо уставных команд он кричал: «Батальон (вместо «рота», что делалось для устрашения красных) – даешь!» Слово «даешь» было из тех модных слов, которые появляются в среде людей, живущих общей жизнью. Часто неизвестно по какому поводу впервые сказанное, оно становится модным и начинает употребляться всеми кстати и некстати. Слово «даешь» родилось еще в Ямбургском уезде. Красные, атаковывая наши позиции, кричали: «Даешь Ямбург!», мы им во время наших атак орали: «Даешь Петроград!»

13 августа перестрелка продолжалась, но на другой день, совершенно неожиданно, она прекратилась и воцарилась полная тишина – красные отошли за Сабу. Это отступление объяснилось удачным набегом капитана Данилова на Сара-Гору, а кроме того, тяжелыми условиями, в которых красные находились все эти дни. Судя по брошенным банкам, они все дни питались исключительно овощными консервами.

Вместе с командирами батальонов 1-го и 2-го я обходил новые позиции волынцев (2-й батальон сменил красногорцев у Лип). Окопы были выдвинуты впереди дороги, чтобы обеспечить свободный проезд по ней, но самый берег пехота не занимала, на самый берег она выставила лишь секреты. Очистив наш берег реки, красные продолжали бдительно охранять свой берег. Пробираясь по кустам, слышны были их голоса и шум. Определив место заставы противника, Миронович и Васильев решили, выставив пулемет, обстрелять ее. Но эта затея окончилась очень плачевно. Двумя пулями был тяжело ранен Миронович и убит один пулеметчик, а Васильев легко задет пулей. С большим затруднением удалось вытащить Мироновича, который сильно страдал переломом кости и которому предстояла эвакуация по ужасным дорогам за 50 верст до ближайшей станции железной дороги – Гостицы.

Набег Данилова на Сара-Гору был очень характерен для партизанского образа действий. Деревня эта лежала в 8 верстах от реки Сабы к юго-востоку от Осьмина. Роты даниловцев вошли в нее под видом пополнения и для смены, с востока и с песнями. Обошли деревню лесом, у многих солдат на фуражках были красные звезды. Войдя в деревню, разошлись по ней и затеяли ссору у кухни, требуя себе обеда. Одновременно группу даниловцев проводили в избу, где жили комиссары, и [они] начали принимать участок, выяснять расположение пулеметов и т. д. Ссора у кухни из-за обеда и последовавший за этим условный выстрел служили сигналом для начала действий. Люди Данилова обезоружили комиссаров, захватили пулеметы, начали запрягать обозы и сгонять пленных. Пытавшиеся бежать красноармейцы напарывались на свою же проволоку, которой, по принятой красными системе, для обеспечения от неожиданных нападений была опоясана вокруг деревня. Убегающие нарывались на это заграждение и ловились даниловцами. Этим образом в этот день было захвачено 237 пленных, 4 пулемета и 2 кухни.

Почти одновременно с поиском Данилова отряд, составленный из 1-й роты Вятского пехотного полка (бывшая Врудская комендантская команда под начальством гвардии поручика Канапасевича), и 30 человек Конной батареи, под общей командой моего брата, совершал набег на деревню Сабицы. На участке Вятского полка была полная тишина, и все это время полк и батарея простояли в полном бездействии, зная о тяжелых боях на нашем участке, начальник дивизии вполне одобрил план этого набега, могущего отвлечь красных от сабского фронта. Деревня Сабицы была расположена в 30 верстах в тылу красных, проводниками отряда были братья Родионовы, крестьяне из деревни Мужич. Пройдя лесом до деревни, мой брат атаковал Сабицы с юга. Неожиданность атаки была полная, и южную часть деревни до реки удалось очистить без сопротивления, лишь на северной окраине кучка красных пыталась обороняться и выставила пулемет, но и это сопротивление было сломлено. Потери были – один убитый офицер Конной батареи, прапорщик Дмитриев, уроженец деревни Сабицы, умерший в своем же доме. Захватив 40 пленных, пулеметы, кухни и обоз, отряд благополучно вернулся обратно. Во время набега был убит ротный комиссар, кроме того, около деревни Сяберо были пойманы 3 человека местного коммунистического отряда. Эти два набега – яркие примеры того, какое огромное значение могут сыграть удачные партизанские действия. Благодаря им на нашем участке противник отказался продолжать свои наступательные попытки. Более недели на фронте царила полная тишина.

17-го Ревельский полк был сменен Красногорским и ушел на участок 1-й дивизии южнее озера Самро. Благодаря этой перегруппировке мне пришлось снова дробить батарею. 2-й взвод с Лионом и Андреевым перешел в Новоселье для обороны участка у Осьмина. Наступившее на фронте затишье было для нас не менее опасно, чем попытки наступления красных. При стоянии на месте и несении службы в окопах было еще труднее удерживать наших босоногих и раздетых солдат от побегов – в движении и боях людям было некогда особенно вдумываться в свое положение. Все больше и больше чувствовалась необходимость в удачных наступательных действиях, дабы поддержать в солдатах пошатнувшуюся веру в успех нашего дела. Наступление, по-видимому, предполагалось в районе Пскова, где наши части продолжали двигаться вперед и подходили к Порхову и Острову.

На некоторых участках, как последствие долгого стояния на месте, появились сношения с красными, выразившиеся в меновой торговле хлеба на махорку. У красногорцев однажды у моста в Осьмине произошел целый политический диспут, окончившийся победой наших. С красной стороны выступали бригадный и полковой комиссары, но ни один красноармеец не был допущен на берег, с нашей же стороны, кроме офицеров, высыпали все солдаты. На все слова комиссаров, доказывающих правоту их дела, наши солдаты отвечали, что они все были под их властью и что второй раз их на это не заманишь. В данном случае этот инцидент был вполне безобидный, но допущение такого общения, по-моему, было опасно, так как оно было первым шагом к братанию со всеми его деморализующими последствиями для армии. Опять