Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борькино безделье, глядишь, она и перетерпела бы, подкалымила где-нибудь, подзаработала. Во-первых, мужик он был сильнейший, во-вторых, с юморком товарищ, с прикольчиками, не соскучишься. Но имелась еще Роза Соломонна! Как говорится, в одном флаконе. Сиамский близнец, загреби ее в пыль! Ненавидела Роза девушку лютой ненавистью и, естественно, получала в ответ горячую взаимность. Это сейчас, с высоты птичьего полета, уже кумекаешь, что чокнутая свекруха так ненавидела не лично ее, Женьку, а невестку вообще. Как институт. Что не могла Роза делить своего ненаглядного Бориску ни с какой бабой, потому что обожала его до потери пульса. А тогда в тринадцатой квартире не затихала кровавая коррида.
Роза была боец! Вроде толкни чуток — рассыплется, а молодую, здоровую бабу, комсомолку, спортсменку, отличницу, могла запросто в гроб вогнать. Короче, Кабаниха отдыхает! Только сядешь вечерком на кухне с Надькой по телефону потрепаться, щас выскочит: «Т-с-с-с! Тише, тише, Женя! Борис пишет!!!» — и так это скрюченным перстом в небо указует, будто сынок у нее не самый обыкновенный хреновый журналист, а по крайней мере Уильям Шекспир.
— Уже сколько можно звонить? Вы же замужняя дама, а не телефонистка!
За эту «замужнюю даму» хотелось Розу придушить. Получалось, вышла замуж — все, кончилась твоя молодость! Забудь про подруг, про друзей, про все радости жизни. Теперь у тебя одна радость — обслуживать ее драгоценного Бориску. Днем и ночью. Но больше всего бесило свекрухино непоколебимое убеждение, что сыночек у нее — выдающаяся личность, а невестка — дерьмо собачье. Вот и сражалась девушка за место под солнцем.
— Да я таких говенных очерков, как сочиняет ваш сынок, могу настрочить пять штук в день! Причем левой ногой! Хоть под духовой оркестр!
— Ай, Женя, и в кого вы такая грубая, я уже не знаю? Ваши родители таки производят впечатление вполне интеллигентных людей.
— Катитесь вы отсюда!
Выкатится, а через две минуты опять свой крысиный нос на кухню высунет — мол, ты еще трепешься, хабалка? А как Борька закончит тарахтеть на своей портативной развалюхе и выползет на кухню пожрать в третий раз за вечер, тут уж Роза оттянется по полной программе. Для начала усядется напротив Бориски и совершает вместе с ним глотательные движения. Так что смотреть тошно. Налюбоваться не может на своего красавчика:
— Ай, Борис, какой ты стал интерестный! — Будто дешевая кокотка, строит ему глазки, хлопает в ладошки после каждой его хохмы. — Ты у меня ужастный юморист! — Дождется, когда Борька «накушается», загадочно вздохнет, родная, сделает для большего эффекта паузу и рассчитается по всем долгам. — Боря, сынок! Я прочла-таки сегодня твой очерк про этих, которые высоко на крана'х работают. Я плакала, Борис! У твоёй мамы гениальный сын!.. Женя, вы не хочете вымыть посуду?
Так унизит, артистка, что после полночи не спишь — все сочиняешь, чем бы с утречка бабку порадовать. По-честному, бывали минуты, когда хотелось повторить подвиг Раскольникова. Сколько энергии ушло на эту битву титанов! Ну, она-то, ладно, молодая была, норовистая, а эта старая дура чего выкаблучивалась?
В один прекрасный день не вынесла душа поэта позора мелочных обид. Борька в двухдневный дом отдыха смылся по халявной соцстраховской путевке — не побрезговал преимуществами развитого социализма, ну и женушка, не будь дура, тоже решила себе в выходной расслабон устроить: завалилась почитать «Новый мир». Так Роза все мозги вынула!
— Женя, мне так кажется или вы забыли? Борис в понедельник идет в газету! Может, Роза Соломоновна и не такая грамотная, как некоторые, но, если б у ней был муж известный журналист, она не пустила бы его ходить к самому главному редактору без свежей сорочки!
Страницы, злыдня, не дала прочесть. Заколебала так, что плотину прорвало.
— Роза Соломонна, идите вы на… вместе со своим известным журналистом! Он будет в доме отдыха прохлаждаться, а я должна ему рубашки стирать? Сейчас! Думаете, ваш сыночек меня так сильно осчастливил? Да мне давно все осточертело! И квартира эта убогая! И шифоньер ваш времен первых пятилеток! И кровать гремучая! А главное — ваши ценные указания! Не могу больше!.. Илюшка, пошли! — Илюшку за руку схватила, а он вырвался и — к Розе:
— Роза, не отдавай меня! Я хочу с тобой!
— Ай! Ай! Ай! — Бабка такой хипеж устроила! Завалилась на пол — накрыла Илюшку собственным телом. Визжала, будто ее режут, на весь дом: — Не отдам! Не отдам! Не отдам! Лишите меня жизни, не отдам!..
Илюшка, предатель, теперь стал совсем большой. Здоровенный, красивый мужик. Прислал фотографию — обалдеть! Маленький был похож на Борьку, а тут — копия дед Леня в молодости, на военных снимках. Только темненький. И голос по телефону в последний раз словно дедов. Даже страшно сделалась. Характером-то парень точно в деда пошел — не бездельник, не циник, не балабол. Преподает математику, чемпион университета по шахматам. Что говорить, хороший мальчишка! Воспитанный. На Рождество американское и шестого марта, в день рождения своей непутевой матери, обязательно звонит, поздравляет. Все время путает, дурачок, русские слова с английскими и под конец весело так кричит: кам, мама, плиз!
Не поедет она, нет! Если вдуматься, на фиг она Илюшке? У него все о’кей! Была б очень нужна, сам бы давно приехал… Хотя, кто его знает, может, он тоже шибко гордый? В мать. Боится признаться, что страдает без нее… Хренушки! Насчет страданиев не обольщайтеся, товарищ Орлова, не заморачивайтесь, и переться в Америку вам никакого резону нету, кроме как для того, чтоб продемонстрировать Илюшке с Борькой свою полную, культурно выражаясь, невостребованность. Во всех смыслах. Не хватало еще услышать от Борьки: ну ты даешь, чувиха! Выпендривалась, выпендривалась, и чего? На рынке лапшой торгуешь? Сам-то он, не хухры-мухры, нехило устроился: четыре спальни, лужайка, жена Рая, программистка из Питера, дочка Джейн… Видать, не забыл Бориска увлечений юности! Интересно, Рае своей сказал, чья это кликуха — Джейн, — или стихушничал?
По-честному, Борьку тоже так просто из башки не выкинешь: в отличие от других товарищев, с кем довелось делить ложе, он был свой в доску. Трусы в полоску. Может, если б не Роза-разлучница, жили бы они с Бориской долго и счастливо и умерли в один день. Два сапога — пара! Но свекруху она давно простила: фиг справишься с этой полоумной еврейской любовью к