Расползлось. Идиотка! Вспомнить смешно, как защищали права прибалтов: перлись всем отделом с утра в воскресенье на демонстрацию с такими же придурками — научно-технической и прочей наивной интеллигенцией — выразить протест против событий в Вильнюсе. Где он теперь, этот Вильнюс? Начхали эти литовцы и прочие жертвы «пакта Молотова и Риббентропа» на своих слабоумных «братьев» с высокой колокольни. Уже, небось, и думать позабыли, как вся Москва с лозунгами в их защиту вышла на улицы. Наорались тогда ребята, нагулялись по весенней столице, и — привет горячий! — благодарные по гроб жизни «жертвы», как свободу хапнули, так сразу и обули защитничков — визы ввели и вообще оборзели. Теперь в Прибалтику дикарем фиг съездишь.

Папа умирал, а она, попрыгушка, все дни и ночи околачивалась возле Белого дома. Счастливая, румяная. Через неделю они с мамой скулили в опустевшей, темной квартире, где, будто знак смерти, одна за другой перегорали лампочки — их всегда покупал папа, сам вворачивал, и никто не задумывался, почему в доме светло. Загреби их всех в пыль с их революциями! Зачем свобода, если папы больше нет?

Мудрое изреченьице насчет того, что революции первым делом лакомятся своими детьми, вспомнилось очень скоро. Не успели борцы за свободу расслабиться, как их взбодрили шоковой терапией. С гегемонов-то, ясное дело, что возьмешь? У них зарплата не залеживается — пропили у первого ларька. Значит, давай опять тряси вшивую интеллигенцию. Обидно было не за себя, Веру Засулич местного разлива, — за папу. Сколько лет он, трудяга, откладывал деньги на книжку — чтобы после его смерти мама ни в чем не нуждалась, и Таньке на приданое, а все сбережения в одночасье превратились в пшик. Остались его девки по нулям: маленькая пенсия плюс грошовая зарплата, которую в «ящике» не выдавали по несколько месяцев.

Не желала она мириться с нищетой! Хватит уж, с Борькой нахлебалась! Уговорив сначала Надьку — ехать, потом мамулю — сдать в комиссионку последнюю немецкую картину, обменяла рубли на доллары, повесила первоначальный капитал между грудей, и бывшие комсомольские активистки рванули «челноками» в Стамбул. Классные дела! И отоварились под завязку, и на грязный Босфор наконец-то нагляделись. Собрались снова, а как с работы смоешься? Противно было до обалдения, но пришлось бить челом Виталику. «Давайте, девчонки, валите! Я вас прикрою. Ну уж и вы меня не забудьте. Водолазочку хоть начальнику привезите. Коричневую. Сорок восьмой размер. Четвертый рост». Привезли. Виталик быстро сориентировался: «Девчонки, когда отбываем в Стамбул? Я вам тут списочек приготовил». Нехилый был списочек: Сове — легинсы, золотую цепочку, ему — кожаную куртку, кроссовки, теще — десять метров тюля. Вскорости Виталик захотел войти в долю. Согласились.

Первое время дела шли неслабо — пообносившийся на подступах к коммунизму пипл хавал все подряд. На рынке в Лужниках народ толпился, прямо как на похоронах Сталина. Не продерешься. Товар улетал со свистом, и девушка воспряла духом. Хотя, по-честному, в отличие от аккуратной, дотошной Шапиро, которая и нитку не стеснялась поджечь — шерсть или фуфло? — и подкладку подпороть — кожа или заменитель? — она оказалась фиговой бизнесменкой. Напаривали ее все кому не лень. Да еще приходилось отстегивать вконец обнаглевшему Виталику. И все-таки она сумела скопить чуток и вложила бабки под сумасшедшие проценты в «Тибет». Жизнь пошла! Как говорил первым подсуетившийся Виталик: халява плиз! Сиди, отдыхай, потом за процентами в очереди часа три ногами посучишь — и нормалек!

От таких легких денег не у одной Женьки Орловой, у всех крыша поехала. Капитализьм настал! Дождалися! Смекалистый русский народ сразу скумекал: опять можно ни хрена не делать! Вот класс, ребята! — и валом повалил в банки, в разные там АО. Причем всем, паразитам, было мало, хотелось еще и еще.

Отношения с Виталиком к тому времени носили исключительно деловой характер, и вдруг как-то ярким весенним утречком, столкнувшись нос к носу у проходной, Прохоров заулыбался по-старому:

— Привет, Женечка! Как жизнь молодая? Может, прокатимся после работы ко мне?

— Ну ты даешь, Виталик! Чего это с тобой? Весна, что ль, на тебя так подействовала?

— Поедем, Жек! Поедем, а?

Виталька уговаривал жутко ласково. Пальтишко в раздевалке помог снять, на лестнице все заигрывал, приобнять пытался. По-прежнему холостая, она в конце концов согласилась: хрен с ним, пуркуа бы и не па?

Малогабаритную квартиру на Профсоюзной было не узнать. Ёшкин кот! Стену передвинули, и из пятиметровой кухни и закутка-спальни (где когда-то, в эротическом экстазе свалившись с тахты, они с Виталиком бились всеми частями обнаженных тел о полированный трехстворчатый гардероб) получилась кухня-столовая с потрясной деревянной мебелью. Спальня — вообще двинешься! Белая. Толстый синий палас. Французские шторы. Виталька томно улыбался, гладил по спине, нацеловывал, облизывал, но вместо того чтобы заняться делом, опять потащил на кухню и усадил за стол с салфеточками. Фрукты достал из высоченного холодильника — видать, не забыл, что подруга не любит сладкого. Налил «Абсолюта». Умереть, не встать!

От таких интерьеров она, естественно, прибалдела и, хлопнув рюмашку, не удержалась:

— Прохоров, ты никак наследство отхватил? Ремонт отгрохал, мебель такая!

У Виталика аж зубы вспотели от удовольствия:

— Какое наследство? Откуда? — и снова небрежно плеснув водочки, он напустил на себя загадочный вид. — Дельце одно провернул и сразу срубил кучу бабок. Будешь сегодня меня как следует любить, и тебя научу.

— Виталь, кончай обниматься, давай выкладывай, где деньги валяются?

Прохоров, артист поганый, тут же придуриваться начал — изображать, что, мол, очень сомневается, стоит ли посвящать ее в свои делишки: все репу чесал, похихикивал. Под юбку полез, вроде как жутко по одному месту истосковался.

— Не тяни волынку, Виталик, времени на любовь не останется!

— Ты чего, детка, торопишься очень?.. Ладно, Жек, в общем так. Нашел я одного надежного человечка, взял у него крупную… ну, так приличную сумму под проценты. Вложил в АЛД. И человечку хорошо, а мне — еще лучше. Теперь сижу, стригу купоны.

В принципе, когда она не тащилась от любви, башка у нее работала будьте-здрассьте!

— А почему этот твой человечек сам не может вложить деньги в АЛД?

— Женьк, ты чего? Люди светиться не хотят. Дошло?

— Не очень.

Прохоровские гешефты не вызывали особого доверия. Чего-то финтил товарищ: где это он нашел таких благодетелей? Но раз так прибарахлился, значица, не врет. А Виталька уже засуетился с калькулятором.

— Вот, смотри… рассчитаем, к примеру, на десять тысяч баксов… Как? Неслабо?

Получалось очень даже неслабо! Заметив реакцию подочумевшей подруги, Виталик опять забегал пальцем по кнопкам:

— Теперь попробуем на двадцать… Убиться веником! Так как, годится?

— Вообще…