не успевали уложить весь бетон в конструкцию, а съем зэков в 17-00 – это закон, поскольку они должны быть в колонне, иначе организовывался поиск с собаками; нам надо было заканчивать бетонировать, ставить электроды электропрогрева, и я ходил в казарму за солдатами, которые за пять наличных рублей, выдаваемых нам для этого Корженевским, (в СА солдатам на месяц выдавалось три рубля), поработав лопатой и вибратором, завершали бетонирование. Я, слава Богу, не пишу роман, а поэтому мне да будет дозволено отвлечься ради необходимых размышлений. В казарме охранников МВД меня поразил висящий на стене цветной типографский плакат: «Заключенный – это опасный преступник, при попытке побега убей его!»; с зэками, подавляющее большинство которых когда-то оступилось, но которые были нормальными людьми, мы общались на работе каждый день, и вдруг читаю, что их надо убивать, как зверей; и это в 1959 году, т.е. уже после Берии и Абакумова; может быть и сейчас в XXI веке точно так же, не знаю; эти солдаты, отслужив срок, возвращались домой психически другими людьми, а некоторые были уже готовыми постоянными «кадрами» для МВД. Вспоминаю 1973 год, когда я работал в НИИ по строительству, и в моей группе трудилась лаборантом Анна Сальникова, детдомовка, прибывшая в Красноярск по распределению после окончания Орского строительного техникума; Аня отличалась исполнительностью, смекалкой, была доброжелательной, работящей, всем она нравилась; в Орске (Оренбургская область) у нее был парень, которого ждала из армии и, однажды она попросила меня завизировать заявление на трехдневный отпуск, поскольку ее парень демобилизовался и приехал к ней; но уже на другой день она вышла на работу и я спросил, что же произошло? Мне, как старшему и семейному человеку, рыдая, она рассказала, что ее парень за три года стал совершенно другим человеком, каким-то чужим, грубым и просто общаться с ним невозможно; сообщила, что служил он в МВД, охранял заключенных; я вспомнил тех солдат, охранявших зэков 13 лет назад в Березовке; как мог, я утешил девушку и сказал, что она правильно сделала, что отшила его, а через два года Аня вышла замуж за демобилизованного пограничника Володю Гордеева и позже они стали родителями двух прекрасных сыновей.

В составе охранного дивизиона был молодой лейтенант, маленького роста, очень деятельный, живчик, но «без лица»; в общем-то, рутинной работой на далёком объекте он фанатично был увлечен совершенствованием системы охраны зэков, постоянно что-то придумывал новое, например, как совместить применение электрического тока высокого напряжения с ночной охраной собаками периметра жилой зоны, или как улучшить освещенность забора, запретки и предзонника при сильном ночном снегопаде или дожде; ежеминутно работала его рационализаторская мысль, наслаждался ею и, как истаскавшийся в наслаждениях, полинявший патриций времён Римской империи, изобретал для охраны разные утончённые приспособления, чтоб сколько-нибудь расшевелить и приятно пощекотать свою душу; лейтенант был неистощим в изобретениях, а поскольку он часто уезжал с работы домой вместе с нами, то беспрерывно нам рассказывал, ему нужен был собеседник, мы же считали этого фанатика чокнутым.

XXIX

Корженевский и Тихон увлекались выпивкой каждый день во время обеда в прорабской, изрядно принимали на грудь; Тихона посылали в Березовку за водкой, а если ее не было, годился 40-градусный ягодный ликер, который был в магазине всегда, поскольку деревенские это не пили; после обеденного перерыва мы заходили в прорабскую, где наши начальники были уже поддатые, брали чертежи, нивелир, рейку и пр. и шли в рабочую зону на свои объекты. Значительно позже, работая в Красноярске, а также на других стройках страны, мы поняли истинную ценность нашей полностью самостоятельной работы на участке в Березовке, где мы давно чувствовали себя хозяевами стройки, и действительно были ими; это было приятно, несмотря на трудности; в душе мы гордились, хотя и не высказывались. Однажды в июне, после обеда, возвратившись в прорабскую от стариков, мы выслушали интересное сообщение нашего механика Виктора Шарфуна; он рассказал, что Корженевский, изрядно выпив в обед, увидел в окно приближающуюся легковую машину начальства, рванул через дорогу в лес прятаться; ехавший к нам Синегин, заметил это и побежал в лес догонять начальника участка; бегали они, пока пьяный наш начальник свалился в траву, а затем оба уехали в город в стройуправление; все это происходило на виду наших рабочих, механика, электрика, крановщиков, стыдно; с тех пор мы Корженевского не видели, его уволили; в то время были мы еще неопытными строителями и не понимали, откуда у семейных Корженевского и Тихона были лишние деньги на ежедневную выпивку; позже бывалые люди нам объяснили: выписывая липовые наряды нашим вольнонаемным рабочим, начальник и Тихон «делали деньги»; вероятно, Синегину и это стало известно.

Вскоре к нам прибыл из Усолья-Сибирского новый начальник участка Мисник – маленького роста, очень подвижный; нам он не мешал, лишь однажды начал что-то указывать и пришлось ему, плохо знающему чертежи и объекты, объяснить технологический порядок работ; относительно наличия у него способностей у нас большие сомнения. По существу, мы были в производственном отношении полными хозяевами на стройке и выполняли задания главного инженера, а Мисник исполнял роль хорошего снабженца, что нас вполне устраивало. В июле на участок прибыл на месячную практику студент из Томского политехнического института; наконец-то, впервые у меня появился помощник – спортивного вида парень, энергичный, любознательный и мои поручения по отделке корпуса дробления выполнял со старанием; работал он с прибывшим к нам звеном знаменитой большой бригады Бунякина, которая всегда работала на пусковых объектах Красноярска, но проживала у нас в жилой зоне.

XXX

После того, как каменщики Крылова завершили возведение коробки корпуса дробления, ко мне прибыла новая небольшая бригада, которая занялась устройством каналов и других конструкций на нулевой отметке внутри корпуса, а также бетонировала ж/б фундаменты под колонны самой большой галереи от первого корпуса перегрузки до корпуса сортировки и промывки; бригадиром был Аникутин Владимир, молодой, 30-летний мужчина, грамотный; я ставил задачи, бригада хорошо работала; стропальщиком под башенным краном трудился молодой парень «Гена-губа», и обслуживал он нескольких бригад, которым также был необходим кран, почему «губа»? Это прозвище ему, красноярскому отпетому хулигану, дали рабочие не только за очень толстые губы, но и за его постоянные крики, во время которых губы полностью обнажали десны; вид у него был еще тот, и старался он вести себя с рабочими и даже с бригадирами по-хамски: мог сесть отдыхать, когда рабочие требовали срочно поднять груз, мог вообще отлучиться на некоторое время и кран простаивал; это мешало работе, а когда ему делали замечания, отмахивался, огрызался, посылал подальше; как-то я в присутствии рабочих спокойно сказал, чтобы