Он, отталкиваясь ногами, потихоньку полз на спине. Тот, кого он спасал, уже лежал животом на льду. Свистящее дыхание, казалось, было слышно на лигу вокруг.

– Не смей дергать ногами, – предупредил его Листопад. – Приготовься, и когда я скажу, – ползи вперед изо всех сил на локтях. Раз, два… три!

Он потянул его к себе, чувствуя, как предательски разъезжается под правой пяткой ледяная корка. Мужчина перестал цепляться за плащ, а Листопад в свою очередь отпустил пса и перевернулся на живот. Они ползли к берегу бок о бок. Под ними продолжал ломаться лед, и носки сапог зачерпывали черную воду, но это уже не имело значения. Они все равно были быстрей.

На берегу спасенный мужчина перевернулся на спину. Он лежал, глядя в небо. Над ними сквозь растрепанное ветром облако проплывала безразличная луна.

Монах корявыми непослушными пальцами пытался выжать из плаща воду.

Вожака словно ветром сдуло, как только был отпущен его ошейник, и теперь Листопад оказался со спасенным один на один.

– Вставай, – просипел он. Попробовал откашляться, чтобы говорить нормальным голосом, но это не помогло – голос был сорван, и оставалось только сипеть. – Что толку, что не утонул? Замерзнешь насмерть.

Незнакомец повернул к монаху лицо и произнес:

– Спасибо. – Глаза на побледневшем лице казались потусторонними из-за того, что были черны как ночь.

На долю секунды Листопад замер. Нехорошие мысли пронеслись, оцарапав своим шлейфом сердце:

«Прекрасно. Черные как смоль волосы и черные глаза. Если бы он столько не полоскался в ледяной воде, наверняка был бы смуглым. Беглый харадец. Может, мне в дружину потловскую податься? Раз уж я могу найти того, кого они все дружно разыскивают?»

Но вслух он произнес:

– Пошли. У меня там костер.

Мужчина поднялся. Ростом он был на голову выше своего спасителя. Мокрая одежда топорщилась на нем, подмерзая и становясь твердой, как железо.

Теперь срывающийся непонятно откуда ветер не студил. Он словно обжигал.

– Не боишься ко мне спиной поворачиваться? – вдруг услышал за своей спиной Листопад. – Вижу, узнал ты меня.

– Мы не знакомы, – отрезал монах.

– И все же ты знаешь, кто я.

Листопад глянул на него из-за плеча:

– И что? Боишься, что мне придет в голову затолкать тебя обратно в прорубь?

Мужчина фыркнул. Потом рассмеялся, сопровождая звуки нарастающим лязганьем зубов.

– На такое мало кто способен! И уж точно ты не из таких.

– Это точно, – подтвердил Листопад. – Спасать гораздо приятней.

– Выходит, ты делаешь только то, что для тебя приятно? – Он прицокнул языком. – Это роскошь.

Вместо ответа монах повернулся к спутнику и прижал палец к губам:

– Тсс…Там у костра спит девушка. Разбудим – напугаем. Поэтому тихо.

Незнакомец согласно кивнул.

Когда они вступили в круг света, очерчиваемый костром, собаки неприязненно заворчали, почувствовав чужой запах. Листопад цыкнул, призывая к тишине, и прошел мимо них к саням.

Вожак стаи осуждающе посмотрел на возвратившегося монаха и обиженно отвернул морду.

Берегиня спала, завернувшись в шубу, как в кокон. Монах осторожно вытащил из-под ее ног одеяло и вернулся к костру, на свое привычное место.

Незнакомец успел разуться. Он сунул обувь поближе к углям. Злополучные, все время ломавшие лед поручи, призванные защищать руку от кисти до локтя, тоже были сняты. Они лежали, и отблески огня плясали по полировке.

– Потловские гербы, – кивнул в их сторону Листопад. – Разденься. Вот одеяло – завернешься, пока одежда будет сохнуть.

Собеседник кивнул.

– Эти гербы меня под лед чуть не утащили. – Мужчина быстро стянул с себя мокрую одежду, что не успела заиндеветь, отжал и расстелил перед костром. Прежде чем его фигуру скрыло одеяло, Листопад отметил множество шрамов на коже. – Никак от нагрудного доспеха не мог избавиться. Тут либо с течением бороться, либо разоблачаться. Если бы ты со своим плащом не подоспел – похоронила бы меня эта речка. Но без гербов мне бы до него не добраться было.

– До кого?

– До потловского сотника, – ответил незнакомец.

Листопад кинул через костер фляжку и сипло сказал:

– Глотни. Только не увлекайся, тебе нужно согреться, а не напиться.

– Я увлекаюсь только, когда мщу.

– Плохое чувство.

От черных крутых кудрей поднимался пар.

– Когда ради справедливости – это совсем неплохо.

– Справедливости? – Листопад наморщил лоб, припоминая подробности убийства. – Амарра – это по-харадски значит справедливость?

– Амарра – это имя моей матери. – Кадык у незнакомца судорожно дернулся. – Я на лбу сотника так расписался, чтобы остальные знали, за кого его порешили. И дальше жили в страхе, потому что до них я тоже доберусь, как бы высоко они ни сидели.

– И как бы это осуществилось, если бы ты сегодня на дно ушел?

– Ну так не ушел же. – Харадец запустил в волосы пальцы и принялся трепать кудри, чтобы те высохли побыстрей. – А если бы и ушел, так они ж теперь все равно до самой гробовой доски своей тени бояться будут. Им мои руки будут мерещиться, которые из темноты тянутся к их горлу.

Они долго молчали. Харадец переворачивал свою одежду и никак не мог согреться, придвигаясь к костру все ближе.

– Тебе ведь не стало легче? – то ли спросил, то ли утверждающе отметил монах. – По глазам видно.

Незнакомец вздохнул. Соглашаясь со словами Листопада, он словно пытался оправдаться перед самим собой.

– Моя мать умирала очень долго. В страшных мучениях. Столько вообще смерть длиться не может. Я каждую ночь выл, мне казалось, моя душа вместе с нею сгорает. А сотник, да, страдал – но сколько страдал? И так ли?

– Тебе стало бы легче только в одном случае. Если бы твоя Амарра вернулась живой и невредимой, – тихо проговорил Листопад. – А так, перережь ты хоть половину Потлова, – огня в твоей душе их кровь затушить не сможет.

– Может, ты и прав. Я не знаю. Но оттого, что ее убийца ходил по земле, мне так плохо было, словно он танцевал на ее могиле. – Он подбросил в огонь лежащие близ костра подсыхающие поленья. – А вы в этой глуши какими судьбами? Далековато от большой дороги.

Листопад пристально вглядывался в огонь:

– Здесь живет кое-кто, кого мы никак не можем найти. В деревне все молчали. Ни один человек не проболтался. Хотя я точно знаю – врут. И то, что мы ищем, совсем близко. Заплатить за информацию нечем. Вернее, есть, но так мало, что столько не возьмут.

– У вас есть карта? – вдруг спросил незнакомец.