Все вокруг кружилось и пыталось вновь увлечь в провал, где не было ни мыслей, ни ощущений.

Берегиня с трудом моргала, пытаясь сфокусировать на чем-нибудь свой взгляд. Ничего не выходило.

– Вот ведь странная у нас судьба, – услышала Оденсе слова Листопада. – То ты меня в беспамятстве находишь, то я тебя без сознания куда-то увожу.

Над берегиней медленно проплывали звезды. Морозная темно-фиолетовая глубина неба казалась вязкой. Звезды в нее будто погрузили.

Полозья со скрипом скользили по снегу. Оденсе лежала, укрытая тяжелой медвежьей шубой. Под головой и спиной она чувствовала сложенные валиками одеяла.

– Откуда сани? – спросила берегиня. Голос прозвучал словно откуда-то со стороны, и она удивилась, насколько он был слаб. – Ты их украл?

– Вот еще! – Монах не смог подавить смешок. – Когда бы это я успел, интересно? Считай, что это орден транспорт предоставил.

– Как это?

– А вот так, очень просто. Ты посмотри, кто упряжку тянет.

Берегиня привстала на локте. Из-за плеча Листопада мелькали пушистые колечки хвостов.

– Это что, собаки? – Ее брови поползли вверх.

– Ну да, как видишь. Не кошки вроде. – От собственной шутки монах уже по-настоящему развеселился. – Монахи орден любят, но не настолько, чтобы пешком в рясе сквозь сугробы продираться. Это точно, по себе знаю. За ограду вышел, смотрю, не обманулся – тявкают. Пока ты, как злобная улитка, подползала к тому несчастному, я в хатке нашей смел быстро в узлы все, что на глаза попалось, – и на сани! Ты потом, кстати, когда будем разбирать, не удивляйся, если валенки в одну котомку с крынкой и сыром попали. И вообще, если валенок вдруг окажется всего один…

– Странно, монахи – и ездят на собаках, – повторила Оденсе, перед тем как зарыться обратно в складки шубы. Вся странность ситуации, раззадоривающая любопытство, не могла победить тем не менее ее дикого желания побыстрее отключиться от всего происходящего и отдохнуть.

– Почему странно? Когда снегом все вокруг завалено, это удобно.

– А наши лошади?

– Ну, считай, что мы их взамен упряжки оставили.

– А шуба откуда?

Листопад обернулся и подмигнул девушке:

– Здесь я вообще ни при чем, поверишь? Шубу кто-то оставил в упряжке до того, как я подобрал ее вместе с собачками.

– Тут в кармане деньги… Послушай, Листопад, – пробормотала Оденсе, сворачиваясь калачиком и совершенно определенно решив в скором времени уснуть, наплевав на обстоятельства, – а ты уверен, что ты не харадец? Тоже подбираешь все, что без присмотра лежит.

Монах рассмеялся своим обычным тихим смехом:

– Говорю тебе, ничего я не подбирал, просто обменял одно на другое – делов-то…

– Куда мы сейчас едем? – Голос берегини приглушали меховые полы укрывавшей ее шубы. – Или, лучше сказать, бежим?

– В сторону Рымана.

– Ты же говорил, что там неспокойно. Что там воюют все со всеми. Что там смута, и значит, монахов там тоже много, потому что только смерть вокруг!

Листопад молчал.

– Так почему мы туда едем? Твой Харад в другой стороне, между прочим.

– В Харад одна дорога. – Теперь голос монаха звучал серьезно. Исчезли все легкомысленные интонации. – По левой стороне Бура. Там вдоль границы с Княжградом дорога одна есть, по ней в Предгорье подняться можно даже зимой, в снег. Единственная дорога. А уже в Предгорье села и деревни повсюду. По сравнению с потловскими крошечные, но от одного до другого – рукой подать.

– И для чего ты мне это рассказываешь, если в Рымане нас сначала обнаружит орден, а потом прирежет какая-нибудь банда? – Оденсе перебила мужчину ворчливо, но совсем не сердито. Его слова девушку не пугали и не расстраивали. Она как-то незаметно для себя привыкла не пугаться ничего и не расстраиваться. Сейчас его разъяснения просто мешали ей уснуть. – Чем собак кормить будем? Они здоровенные, как волки, как бы раньше ордена до нас не добрались.

– Нет. Не сбудется ни одной твоей печальности. Не удастся тебе скоренько сгинуть. Это уже и так понятно – ты везучая.

– Моей печальности? Что это за слово вообще? – Берегиня зевнула. – И потом, почему это я везучая? Может, наоборот – ты удачлив? И вообще, мне спать надо. А ты мне мешаешь. Говори вон со своими собаками…

Звезды незыблемо висели в небе. Быстро перебирали сильными лапами молодые псы. Упряжка летела стрелой по берегу скованной льдом реки.

Встречный ветер хлестко бил монаха по небритым щекам. Он поднял воротник плаща выше обычного, спрятав нос, оставил лишь открытую полоску для глаз.

Стелившаяся вдоль берега дорога резко свернула, петляя между многовековых стволов, уводя глубоко в лес.

Листопад не собирался останавливаться, но неожиданный привал сам, можно сказать, свалился им на голову. Под тяжестью снега, скопившегося на широченных лапах, рухнула поперек дороги одна из старых, уставших от жизни елей. Она увлекла за собой, ломая стволы, растущие по соседству деревья. Этот завал перегородил проезд, и Листопаду пришлось обходить его, увязая по колено в снегу и помогая проваливающимся собакам тащить за собой сани с ворчавшей сквозь сон берегиней.

Очень быстро он понял, что тянет на себе не только поклажу, но и самих собак, все больше запутывавших постромки. Взмокнув от усталости и тщетности своих усилий, Листопад остановился, подумал и отвязал большую часть собак, кроме вожака и того пса, который стоял с ним в паре.

Пока они втроем организовывали объезд завала, остальные собаки прыгали вокруг, лязгая зубами на срывавшиеся с ветвей снежинки.

Это веселье продолжалось, пока один из псов, насторожившись, не замер, напряженно подняв острые уши, а после не понесся вперед, вытягиваясь в прыжках над снегом и увлекая за собой остальных.

Листопад выругался, сделав несколько бесполезных шагов вслед за ними. Он громко свистнул, призывая их вернуться обратно. И вдруг до слуха монаха донесся шум множества ломающихся веток. Кто-то тяжелый продирался сквозь деревья, сшибая все на своем пути. Вместе с ним приближался заливистый лай собак.

«Они гонят кого-то прямо на меня!» – Замешательство монаха можно было назвать паническим.

Он взял с саней в руки единственный предмет, похожий на оружие. Небольшой топорик, которым путники рубили еловые ветки, чтобы соорудить себе из них ложе. Была еще широкая лопата, ею расчищали заваленную снегом дорогу, но ее деревянное полотно не выглядело хоть сколько-нибудь угрожающим. – «Остается надеяться, что собаки так радостны не потому, что подняли медведя».

Он сжимал топорик, а из-за деревьев на него несся обезумевший от страха молодой лось. Смешно вскидывавший длинные неуклюжие ноги. Собаки вели его, клацая клыками, в прыжках пытаясь добраться до шеи, и лось мотал головой то в одну, то в другую сторону.