Листопад закричал, больше с перепугу, чем от охотничьего азарта, и рванул им навстречу. Животное на долю секунды замедлило свой бег, стараясь изменить траекторию. Этого было достаточно. Один из псов тут же повис на его горле, безжалостно сжимая стальные челюсти.

Лось захрипел, заваливаясь на бок.

Топором Листопаду все же пришлось ударить. Расколоть череп жертвы, дабы сократить время его мучений. От запаха хлынувшей крови у него закружилась голова. Он обернулся – две оставшиеся в упряжке собаки изо всех сил тащили к ним сани.

«Теперь не хватало только истерики берегини! – Он представил себе ее лицо при виде разодранной и обгрызенной туши. – Создатель, она же даже мяса не ест, где ей понять собачью правду?»

Монах страшно закричал, размахивая топором и отгоняя псов, норовящих разорвать открытое теперь для их клыков мохнатое лосиное брюхо. Те припадали на передние лапы и скалили клыки, выказывая намерение доказать свое право на добычу. Но их поджатые хвосты говорили о другом.

Листопад перерубил горло, спуская кровь. Мясо с холки, шеи и задних ног он планировал взять с собой, чтобы было чем кормить собак в пути. Те кружили вокруг и просительно повизгивали.

Руки монаха очень скоро оказались по локоть в крови, которая пропитала края закатанных рукавов. Туша быстро остывала. Когда Листопад решил, что его работа окончена, он подпустил к изрубленным останкам лося всю свору.

Сам он чувствовал, что и его силы на исходе. Ему необходимы несколько часов сна. Листопад принялся готовить место для привала по другую сторону упавшей ели. Он расчистил небольшой холмик от снега. Через некоторое время с большим трудом удалось развести огонь. И монах отчаянно подкидывал в него все новые и новые еловые ветви.

Костер гудел. Пламя трепетало и взмывало вверх. Буйство его было нешуточным, и Листопад подозревал, что перестарался. Собаки, высунув языки, лежали вокруг огня, щурясь от яркого света и облизывая довольные морды. Вожак подошел к монаху и положил ему на колено тяжелую голову, неуверенно вильнув пушистым хвостом. Умные глаза смотрели вопросительно.

Листопад положил ладонь на песью голову и потрепал его за ухо.

«Странно, ему нужна от меня не только пища. Почему? Почему их племя так искренне любит людей – тех, кто сами себя не любят совершенно?»

Оденсе выглянула из-под шубы. Она по-детски терла глаза. Не в состоянии разом вспомнить все детали вчерашнего странного дня, девушка переводила озадаченный взгляд с одной собачьей морды на другую.

Чем ближе к Листопаду подбирался этот взгляд, тем суровее становился.

– Никогда тебе этого не прощу! – На глаза берегини навернулись от обиды слезы.

– Чего именно? Список длинный, должно быть, выйдет. – Монах сунул глубже в костер бревно, край которого уже почти полностью прогорел.

Берегиня сердито сверлила его глазами, еле сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Листопад не отводил взгляда:

– Ну давай же, говори, в чем дело. Что я поломал и уничтожил безвозвратно? За что меня нельзя простить? За твои принципы? За твою надежду спокойно, без волнений умереть на чердаке? Или желание сидеть в покосившейся избушке на отшибе Веньеверга и ждать ареста?

Пес поднял голову и тоже посмотрел на Оденсе.

– Я могла убить его.

– И что?

– Как? Ты что, не слышишь: он мог умереть из-за меня! – Берегиня потрясенно качала головой. – Ты же всю жизнь занимаешься тем, что лечишь людей. Спасаешь их!

– Вот именно. Я лечу людей всю жизнь. И по-разному бывало. Иногда помочь нельзя и лучше не мучить людей, удерживая на земле. А у тебя никто не умирал раньше на руках? Ты непогрешимый чудо-врач?

– У меня, – Оденсе чуть не задохнулась от возмущения, которое вызвал в ней поворот разговора, – к сожалению, так бывало. Я не всем была в силах помочь. Но они умирали не из-за меня, нет!

– Ну вот и успокойся, и с тем монахом ничего не случится. Оклемается. – Он вспомнил не такие уж давние события, происшедшие из-за силы берегини с ним самим, и поморщился. – Со мной же ничего не произошло? Вот он я – жив и здоров.

– Да? – Взгляд Оденсе стал печален. – С тобой совсем ничего не случилось, монах Листопад?

Они смотрели друг на друга сквозь пляшущее на бревнах пламя. Монах вздохнул, плечи его опустились. Еще громче и протяжней Листопада вздохнула загрустившая вместе с ним собака.

– Послушай, я не понимаю, ты чего хотела? Он тебя почувствовал – его нужно было устранить. Хотя бы на какое-то время. Думаешь, все встреченные тобой монахи одинаковы? И он стал бы так же, как я, скрывать тебя от ордена, рискуя всем на свете?

– Нет, я так не думаю. Но и повода нападать на него я тоже не вижу. Можно было просто уйти. Ты же сам знаешь, что он не смог бы к нам подойти. Разве это не обеспечивало нам относительной безопасности?

– Безопасности? О чем ты? Тогда уж нужно было его в дом пригласить и ситуацию обсудить, чего уж там? – Ехидный смешок Листопада был призван разозлить берегиню еще больше, но вместо этого у нее из глаза сорвалась-таки предательская слезинка. – Вместе с потловскими дружинниками, которые препроводили бы тебя – и меня, кстати, тоже – в ближайшие тюремные апартаменты.

– Листопад, он пришел бы за мной. Через какое-то время. Но не за тобой. Ты можешь жить как обычный человек, оставь меня. Никто не заподозрит в тебе бывшего монаха. Почему бы тебе не уйти, оставив меня саму разбираться со своими проблемами? Я пойду налево, ты – направо, вот это и будет самая лучшая безопасность.

– Ты хочешь остаться одна? Считаешь, так лучше для тебя?

Девушка посмотрела в сторону деревьев, словно могла разглядеть что-то среди их неясных силуэтов, очертания которых то появлялись, выхватываемые светом костра, то растворялись вновь.

– Я думаю, так будет лучше для всех. И для тебя в первую очередь.

Их взгляды снова встретились. Листопад вдруг понял, что в глазах девушки нет ни упрямства, ни злости, ни обиженной гордости.

– Ну посуди сам, Листопад. Разве не лучше тебе было осесть в Веньеверге? Вместо того чтобы срываться из-за меня и снова куда-то бежать?

– Ты думаешь, я в Харад направляюсь только из-за того, что мне тебя туда сопроводить в голову пришло? Считаешь, мне все равно, где жить?

– Ну, даже если не все равно. Даже если тебе самому хочется перебраться в горы. Прямо сейчас ты бы точно туда не сорвался. Вот так – в стужу, ночью, через леса.

И вдруг лицо Листопада расплылось в открытой и доброй улыбке.

– Ты считаешь, что ты – моя единственная проблема? Причина всех моих бед? Какой ты все-таки ребенок, Оденсе! – Мокрый нос пса ткнулся в его ладонь и слегка подбросил ее в воздух, принуждая вернуться снова на его голову. Монах почесал пса за ухом, и пушистый хвост тут же замолотил по земле. – С чего ты взяла, что я из-за тебя иду этой дорогой? Нам просто все еще по пути.