В эту ночь им повезло, они ночевали в заброшенном сарае на окраине деревни. Над головой была крыша, почти целая. А когда закрылась скрипучая дверь, собаки тоже расслабились, дав возможность поспать даже своему охранному инстинкту.

Становилось все холодней. В сарае не было возможности развести огонь. Места только-только хватило затащить внутрь сани и разместить собак.

Листопад спал рядом с берегиней на санях. Сквозь сон они двигались друг к другу в поисках тепла. И перед рассветом уже крепко обнимали друг друга.

Мужчина проснулся первым и обнаружил, что его руки прижимают к себе Оденсе, а она обнимает его в ответ. Он довольно улыбнулся, потом тихонько коснулся губами лба берегини и выбрался из-под вороха одеял и шубы, стараясь не разбудить ее.

Нужно было раздобыть еды для себя и покормить собак, прежде чем отправляться дальше в путь. Когда он был уже за дверью, до него донесся кашель.

«Берегиня с кашлем? Как-то это подрывает веру во всемогущество целительства».

– Я сегодня выяснил одну удивительную вещь, – сообщил Листопад, вернувшийся с крынкой молока и завернутыми в тряпицу хлебами.

– Какую? – спросила Оденсе. Она умывалась у колодца. Вода была студеной и обжигала кожу, но это было лучше, чем обтираться снегом в лесу.

– Я все не мог понять, почему за нами дружинников не послали. Едем себе спокойно, как на прогулке. И никакой погони, никаких препонов. Все-таки нешуточное дело – напали на монаха, отняли упряжку. А оказывается, посылать-то некого было. Помнишь разговоры про убийцу из Веньеверга? Сейчас все заняты тем, что его ловят по всем лесам и полям Потлова.

Оденсе вдруг закашлялась, затрясла кистями рук, и с кончиков пальцев сорвались искрящиеся капли воды.

– Что с тобой?

– Холодный воздух. Наверное, простыла. Что ты принес? О, свежий хлеб! Дай мне! – Оденсе вытащила из-под края тряпицы булку, разломила ее и откусила от еще теплого края. – Мм, как вкусно! Хочешь?

Монах кивнул, и девушка протянула ему половину булки.

– То есть уже не кажется странным, почему это за всю дорогу нам ни один дружинник не встретился?

– Глубокомысленное замечание. – Листопад улыбнулся, наблюдая за тем, как она, отряхнув крошки, щурится, подставив лицо скудным солнечным лучам. – Последнее время дружина в Потлове малочисленна. Большая часть, как смута началась, была отослана в приграничную с Рыманом область. Так вот те, кто остались при князе, пока мы грабили монаха, заняты были преследованием харадского убийцы. А теперь все они отправились обратно в Веньеверг. Вот мы и разминулись…

– Ну, это к счастью, – улыбнулась берегиня. – Поехали?

– Сейчас поедем, только сначала молоко выпей. Мне его без крынки продали. Вон, видишь тетку в окне? Она сказала – крынку вернуть. Видшь, стоит занавесочку все поправляет, а на самом деле охраняет крынку.

Ночью Листопад проснулся оттого, что напряженно дернулся собачий бок, уже привычно согревающий его спину.

Пес поднял голову, он смотрел в сторону реки. Туда же смотрели и все остальные собаки, словно порыв ветра одновременно повернул в ту сторону их морды.

– Что? – шепотом спросил Листопад, приподнимаясь на локте. Пес повел в его сторону ухом. И, разумеется, ничего не ответил.

В следующий миг монах услышал тот звук, который раньше разбудил собак.

Под чьим-то весом крошился, обламываясь и уходя под воду, лед. Он не трещал, а еле слышно скрипел, и затем следовал слабый, словно ленивый всплеск, и снова скрип. Листопад сорвался с места и поднял вместе с собой за ошейник вожака, бросив тихое «лежать!» всей остальной своре.

Он уже понял, что значат эти звуки.

Ноги донесли его к берегу в считаные минуты.

Под студеным светом январской луны белел лед. Метрах в пятнадцати от берега прорехой чернела прорубь, от которой тянулась во все стороны паутина трещин. Отколовшиеся льдинки сильное течение почти сразу же затягивало в глубину. Над кромкой льда то появлялась, то пропадала черная, блестящая под лунным светом мокрая голова. Руки в металлических перчатках скрипели, соскальзывая по льду, оставляя за собой борозды, и ломали под собой лед, который не в силах был удержать их тяжесть.

Листопад на бегу сбросил с себя плащ, обернув вокруг руки один его край. Он пробежал несколько шагов по льду, потом лег на него и пополз вперед, принуждая бегущего рядом пса делать то же самое.

Голова тонувшего вновь показалась над черной водой. Он судорожно глотнул воздух перекошенным от боли ртом. Руки вновь ударили по твердой поверхности льда, иссекая ее новыми трещинами. Листопад размахнулся и забросил второй угол плаща, завязанный узлом, перед собой. Ткань, чавкнув, плоско шлепнулась в выступившую из трещин воду.

Рука в доспехе вытянулась в сторону узла, изо всех сил пытаясь поймать его, но смогла схватить лишь воздух. Человек снова погрузился с головой под воду.

Листопад выругался и подполз еще чуть-чуть ближе к проруби. Он чувствовал, как лопаются под ним слои льда, один за другим прорастая изморозью трещин. Заскулил пес, отказываясь дальше следовать за монахом.

Человек вынырнул вновь, словно выпрыгнул из воды, все силы вложив в движение, направленное в сторону брошенного ему плаща. Широкая ладонь сомкнулась над узлом, и тяжесть тела, умноженная силой увлекающего под лед течения, потянула за собой Листопада.

Он проехал вперед больше метра, таща за собой упирающегося пса, понимая, что еще чуть-чуть, и неминуемо сам окажется в ледяной воде.

Собачьи когти царапали лед. Пес, вывернувшись из-под руки монаха, упрямо, по полшага подтягивал его, себя и того, кто болтался на другом конце плаща, к берегу. В какой-то момент плащ дернулся, и его груз стал немного легче. Монах постарался нащупать носками сапог неровности льда, чтобы упереться в них и дать передышку задыхающемуся псу.

Лед трещал, очень медленно, но они все же двигались к берегу.

Долгое время над водой были видны одни только вцепившиеся в измочаленный плащ руки. Когда наконец Листопад вновь смог увидеть вынырнувшую голову, он просипел – на громкие слова не хватало сил:

– Не бей лед своими железками. Аккуратно подтягивайся. Помогай нам. И не облокачивайся на локти всей грудью, понял? Давай – раз, два, три!

Лед трещал и продолжал ломаться, уже не крошась, а откалываясь огромными пластами, края которых были способны перерезать горло или отсечь палец. Листопад перевернулся на спину, одновременно дернув к себе плащ. Почувствовав облегчение, из всех сил рванула вперед собака, волоча монаха за собой и выворачивая ему кисть левой руки.

Кулак хрустнул, и до локтя пробила боль, но пальцы ошейника не выпустили.

«У меня очень крепкие руки, – пронеслось в голове у монаха, – раз они до сих пор не вывихнулись из суставов. И почему я не поднял с собой всю свору? Закинул бы ему концы упряжки, и в два счета они вытащили бы этого любителя подледного плаванья на берег».