К весне 1877 г. Россия в последний раз до дна испила чашу очередных бесплодных надежд на мирное разрешение Балканского кризиса. Теперь в окружении императора уже говорили только о степени решительности неизбежного военного удара по туркам. Встал вопрос и о значительно изменившихся условиях предстоящей кампании.

23 марта (4 апреля) 1877 г. Н. Н. Обручев представил начальнику Главного штаба графу Ф. Л. Гейдену свои «соображения на случай войны с Турцией весной 1877 г.». Через несколько дней Гейден вернул записку Обручеву, заявив, что он «нисколько не разделяет» изложенные в ней соображения. Тем не менее он разрешил представить ее непосредственно военному министру, что Обручев и сделал 29 марта (10 апреля), сопроводив коротким письменным комментарием.

Он пояснял Милютину, что главное, с чем был не согласен начальник Главного штаба, относилось к «постановке самой цели действий, которая, по его (Гейдена. — И.К.) мнению, никоим образом не должна касаться Константинополя, а должна ограничиваться лишь занятием Болгарии (Придунайской, с отрядами, пущенными за Балканы)». Как видим, и в среде высших военных чинов не было единства в определении степени решительности действий, которую следовало заложить в основу выработки стратегического плана кампании. Соображения же Обручева на этот счет представлялись Гейдену «крайне смелыми».

«…Я счел долгом высказать, — писал по этому поводу Обручев, — что устранение решительных действий и ограничение их занятием Болгарии было бы лишь повторением роковой ошибки 1853 г., когда, в противность решительным планам Императора Николая Павловича, фельдмаршал Паскевич присоветовал занятие княжеств, находя, что это положение будет прекрасно, что время будет за нас и непременно расстроит согласие держав. Как мы тогда жестоко поплатились за сделанную ошибку, так, наверное, поплатились бы и теперь, если бы снова ее повторили»[795].

В начале своей записки Обручев выделил три важнейших, по его мнению, обстоятельства, которыми ситуация военного планирования весны 1877 г. отличалась от осени 1876 г. За прошедшее время вооруженные силы турок «значительно» усилились. «Со стороны Австрии мы чувствуем себя более обеспеченными…» А вот от Англии «мы должны ожидать лишь самых коварных действий…».

С учетом этих факторов, по оценке Обручева, осенний план кампании «требует теперь уже значительных дополнений и изменений». Суть же предлагавшихся Обручевым новаций — большая решительность наступательных действий и с большими силами.

«Цель войны, — писал Обручев, — …теперь уже не может быть иная, как полное бесповоротное решение восточного вопроса». Обратим внимание — не просто «вырвать из власти турок» Болгарию, как определял он цель войны еще осенью, а «полное бесповоротное решение восточного вопроса». Такое «решение» диктовалось пониманием судьбы Османской империи. «Сама сила событий указывает, — заключал Обручев, — что надо, наконец, раз навсегда разделаться с этим призраком, который периодически истощает Россию и служит одною из главных помех к развитию ее благосостояния». По убеждению генерала, только сломив сопротивление турок на берегах Босфора, можно добиться улучшения судьбы балканских христиан. А для этого «целью наших стратегических действий, более чем когда-нибудь (выделено мной. — И.К.), должен быть самый Константинополь». Простое занятие Болгарии в качестве «залога» выполнения требований России не приведет к желаемым результатам, а только осложнит ее военное и внешнеполитическое положение.

«Овладение в военном смысле Константинополем и Босфором, — продолжал Обручев, — составляет, таким образом, безусловную необходимость. Остановиться перед ним мы можем только в том случае, если Порта и Европа дадут нам мир совершенно такой же, как если бы мы уже были в самом Константинополе». Признаться, последняя фраза звучит очень странно. Лично у меня нет сомнений — генерал не верил в нее. Вся его записка говорила именно об этом. «Без этого условия, — читаем мы дальше, — остановка на пути к Царьграду была бы нашей гибелью, и дипломатия в сем случае никоим образом не должна сбивать нас с толку и впутываться в дело с какими бы то ни было компромиссами (курсив мой. — И.К.)»[796]. В записке явно чувствуется как раздражение автора от действий российской дипломатии, сорвавших выгодные сроки начала кампании, так и опасения за то, чтобы ее действия в будущем не привели к столь же, если не более, отрицательным результатам.

Несмотря на значительно окрепшие силы турок, тем не менее, отмечал Обручев, «до настоящей минуты Константинополь стоит еще открытый, беззащитный». Позиция, выбранная для его обороны, между Деркосом на Черном море и Беюк-Чекмедже на Мраморном, была удалена от османской столицы на 40 км. Турки явно не успевали подготовить ее к обороне ни к весне, ни к лету 1877 г. Не располагали они для этого и необходимыми силами и средствами.

В то же время Обручев не скрывал и трудностей предстоящей кампании. На пути к Константинополю предстояло «пройти обширную страну, защищенную Дунаем, Балканами, крепостями и многочисленной армией». «Решительный отпор» русская армия могла встретить и со стороны, как он выразился, «нафанатизированной мусульманской массы». Однако главную опасность Обручев видел все же в появлении англичан. Но им также необходимо время. Для прибытия частей британской армии и подготовки их к боевым действиям, по данным Обручева, нужно «8-10 недель от начала мобилизации». При этом он замечал, что «англичан, во всяком случае, прибудет не грозная армия, a maximum 50–60 тысяч»[797]. И поэтому «чем решительнее будут наши первые успехи, тем менее будет вероятно, чтобы эти 50 тысяч поспешили подставить за турок свою спину. Те же успехи, несомненно, сломят и фанатизм самих турок».

Упрек в сторону российской дипломатии вновь был очевиден: обезопасить военную кампанию на Балканах от англичан невозможно выдачей им обещаний, изначально ограничивающих действия русской армии. В стремительности и мощи наступательного удара в направлении Константинополя было куда больше шансов обрести эту безопасность.

И в который раз набатом звучал знакомый нам вывод: «…при решительности и быстроте действий взятие Константинополя никак не представляется абсурдом, а, напротив, весьма вероятно. Поэтому и отказываться от этой единственной, решительной цели, ради только предполагаемых и возможных, но еще несуществующих препятствий, было бы величайшей стратегической и политической ошибкой (выделено мной. — И.К.)»[798]. Успех предстоящей кампании русской армии на Балканах, как неоднократно подчеркивал Обручев, «главным, если не единственным, образом зависит от быстроты, с какой мы достигнем Константинополя». А так как за прошедшую зиму силы турок «значительно возросли», то «те средства, которые мы изготовили для войны осенью, окажутся теперь недостаточными». Отсюда Обручев делал вывод: