– Он смотрит на нас? – спросила я.

– Пока нет.

– А что он делает?

– То же что и мы.

– Денис, поцелуй меня, – резко сказала я, подняв голову к своему партнеру.

– Лиза, ты с ума сошла? У меня еще зубы мудрости не выросли, а ты хочешь, чтобы Слобода приложился к моим передним?!

– Денис, – взмолилась я, – ну сделай что-нибудь, чтобы он нас заметил.

И вдруг Денис громко засмеялся. Звучали не самые смешные слова в песни, и этот смех был более чем неуместен, но возымел должный эффект. Взгляды всех обратились в нашу сторону. Хоть я не всех видела, но почувствовала это каждой клеточкой своего тела.

– Денис, ничего смешного, все так и было, – подыграла я Кравченко, и все выглядело так, будто я сказала ему что-то комичное.

И вот Слобода уже около нас, отпихивает Дениса от меня, будто тот ничего не весит, и, уперев ему указательный палец в грудь, грозно процедил:

– Убери руки от моей девушки, я еще не уехал!

– От твоей… кого? – не удержалась я.

Шандор повернулся и навис надо мной словно туча:

– Мы кое с чем не закончили…

И в одно мгновение он обхватил руками мое лицо и приник к моим губам своими губами. Это оказалось так неожиданно, что я едва не задохнулась. Я вцепилась в его запястья и сделала полшага назад правой ногой, упершись носком в пол. Шандор шатался, и я боялась, как бы мы с ним вместе не упали. Со всех сторон послышался свист и крики: «Горько!». Его язык проник в мой рот и стал описывать круги вокруг моего языка. Это был самый горький поцелуй в моей жизни. Горький во всех смыслах этого слова.

Он оторвался от меня также неожиданно, как и набросился. Все еще не отпуская моего лица, он сказал:

– Та́к ты себе представляешь прощальный поцелуй на перроне?

– Так. Только я надеялась, горечи в нем будет поменьше.

Я искоса посмотрела на Кравченко, который стоял растерянным и не знал, как себя вести.

– Денис, Шандору пора домой. Помоги, пожалуйста.

Слобода не стал сопротивляться. Словно он только и ждал этого момента. Я забрала наши сумки, перекинулась парой слов с Юлей, которая обещала заглянуть ко мне завтра, выслушала прощальную речь Шандора в адрес девчонок, в которой он признался им всем в любви и обещал встретиться с ними через пять лет – в тот же час на том же месте, и с Денисом, который взял Шандора за плечо, мы вышли из кафе.

Уже давно стемнело, и зажглись фонари. Улица пустовала, и не было видно даже машин. В воздухе стояла духота, и это подсказывало мне, что завтра или уже сегодня ночью, будет дождь. Словно природа работала по чьему-то сценарию. Дождь на прощание – это что-то символическое. Все началось с дождя, им и закончится.

По дороге Слобода брыкался и просил отпустить его, но стоило Денису это сделать, как он чуть не упал, и только мгновенная реакция Кравченко помогла предотвратить падение. После этого Шандор уже не сопротивлялся, и даже на какое-то время притих.

– Я напился как свинья, да? – заговорил он, приближаясь к своему дому.

– Рада, что ты это понимаешь. Но иногда человеку надо сделать что-то нехарактерное ему, чтобы впоследствии на всю жизнь испытать к этому отвращение.

– Если бы ты знала, как мне сейчас… паршиво.

– Знаю, Шандор.

– Ах, да, ты знаешь. А ты, Денис, знаешь? – и, не дождавшись ответа, добавил: – Береги ее, Денис.

– Болван! – выпалила я. – Какой же ты болван, Слобода!

– Да, я болван. Потому что на краткий миг поверил, будто могу все изменить и подарить тебе счастье. Счастье себе.

Он замолчал, и это заставило меня посмотреть на Шандора.

– Что это был за миг? – не удержалась я от вопроса.

– Когда я стоял на коленях перед отцом и просил его благословить на брак с тобой. Но он посмотрел на меня как на ничтожество и сказал: «Нет, сынок, дал слово держи. Если не тряпка».

– Ты бредишь? – не поверила я своим ушам.

Денис тоже с удивлением смотрел на Шандора.

– Нет, помнишь, я уезжал, когда мы писали диплом? Я ездил домой. Я больше не мог выносить того, что происходило с тобой, со мной. Я знал, что моя попытка не принесет должного результата, но подумал, что если вообще ничего не сделаю, чтобы исправить ситуацию, то буду жалеть всю жизнь. Если бы он только пошел мне навстречу, я думаю, он бы нашел выход, как все решить мирным путем. Но все бесполезно. Я женюсь. Увы, на Раде.

Я не буду думать об этом сейчас. Иначе мой мозг взорвется от напряжения. Я подумаю об этом потом.

Когда мы оказались в подъезде, где в этот раз горела лампочка, Шандора так развезло от жары, что Денис его практически нес на себе. Он нашел ключи в его кармане, я открыла дверь и вошла первая, чтобы зажечь свет и закрыть шторы. Все-таки первый этаж и зрители нам не нужны. Кравченко затащил Слободу в комнату и положил на диван. Тот плюхнулся на него и тут же уснул. Я заметила собранную дорожную сумку. Шандор заранее побеспокоился о вещах. Видимо, имел явное намерение напиться.

– Лиза, ты не знаешь, есть у него аспирин или анальгин? Завтра ему будет хре… плохо. А у него поезд.

– Не знаю, Денис, я здесь впервые.

Если Кравченко и удивился, то ничем не выдал этого.

Я пробежала глазами по комнате. Кроме дивана здесь находился квадратный лакированный стол цвета красного дерева, на нем лежали какие-то журналы и газеты, пару карандашей и ручка. И еще будильник – большой, круглый с крупными цифрами и фосфорными стрелками. К столу придвинуты два стула с мягкой спинкой и сиденьем. Темное покрытие на ножках поцарапанное, со сколами, а ткань поблекла и на ней затяжки. Лакированный шкаф на высоких подпорах с тремя дверцами той же расцветки, что и стол, громоздился в углу за диваном. В Союзе такие называли шифоньерами. На полу красный ковер с узорчатым рисунком, а на окне шторы персикового цвета с крупными алыми цветами. Потолок оклеен пенопластовой плиткой, в центре люстра с тремя круглыми ободками, на которых висят пластиковые сосульки. На люстре паутина и пыль – к ней давно никто не прикасался. На стенах светлые обои с чередующимися бежевыми и коричневыми вертикальными полосами. В промежутке между прихожей и кухней большое прямоугольное зеркало, расположенное напротив дивана, над ним на стене небольшой светильник.